— Я постараюсь сделать всё для того, чтобы вы оба как можно скорее увидели своего ребёнка. Выздоравливайте, Валерия Вадимовна, а к вашему мужу я загляну завтра в офис.
— Я буду ждать вас в двенадцать, — без промедления согласился Вандышев.
Он подумал, что сыщик действительно чего-то стоит, раз уловил страстное нежелание Вандышева ехать для допроса на Петровку.
Значит, Валерия Леонова — не истукан, и может плакать. Вполне можно было и не заводить речь о погибших родителях именно вчера, но Тураев решил проверить, в здравом ли потерпевшая уме. Да, она реагирует адекватно на тот слепой трагический случай, но осознанное, спланированное, омерзительное действо вроде бы даже оправдывает.
Валерия не повредилась рассудком и всё помнит. Она должна постоянно думать о том, что месте с крохотной дочерью она лишилась частицы матери и отца. Будучи единственным ребёнком в семье лётчика гражданской авиации, пилота первого класса Вадима Сергеевича Леонова, она несла по жизни великую миссию — продолжить его род, пусть под другой фамилией. А теперь врачи не гарантируют, что Валерия когда-либо сможет стать матерью. Остаётся только надеяться на то, что вряд ли девочку таким изощрённым образом похитили только для того, чтобы убить.
За окном всё так же летел снег, и его белизна выгодно подчёркивала дорогую мебель в кабинете Валерия Вандышева. Все предметы гарнитура были очень странного, инфракрасного цвета. В зависимости от того, с какой стороны на них смотрели, они казались то антрацитовыми, то багровыми.
В тон обстановке Вандышев подобрал и костюм, совершенно ему не идущий — чёрный, с красным галстуком и таким же платочком в нагрудном кармане. Видимо, с ним плохо поработал стилист, или же Валерий Ильич не желал тратить деньги и время на эти глупости.
А вот секретарша, которая принесла им кофе «Кабриолет», очень Тураеву понравилась, и сам напиток он счёл великолепным. Девушка, копия Клаудиа Шиффер, соблазнительно упакованная в чёрный комбинезон-стретч с длинными рукавами и зауженными брюками, сама по себе служила украшением рекламной компании. И если бы Артур собирался стать клиентом этого заведения, то, попробовав огненного кофе с водкой и шапкой взбитых сливок наверху, отбросил бы всяческие сомнения.
Как и следовало, «Кабриолет» подали в бокалах типа пивного «тюльпана». Видимо, это был любимый рецепт венского кофе в этой фирме, потому что секретарша подала его, не дожидаясь просьбы шефа.
Входя пятнадцать минут назад в кабинет, Тураев успел полюбоваться миниатюрным садом камней, среди которых журчал ручеёк. А сейчас с удивлением заметил, что холодильник в этом сумрачном кабинете тоже чёрный. Вандышев сам достал оттуда минеральную воду, разлил по бокалам и сел напротив Тураева.
Хозяин и гость закурили; первый — кубинскую сигару, купленную в Цюрихе, второй — короткую трубку. Заметив это, Валерий усмехнулся. Решил, что муровец строит из себя Шерлока Холмса. Тураев едкую гримасу проигнорировал.
— Сигара — признак благополучия, — пояснил Вандышев, откровенно, несмотря на горе и сомнения, любуясь собой в итальянском дымчатом зеркале напротив. — Это — сила, воля, власть. Валерии нравилось, что я предпочитаю сигары, несмотря на то, что мой рот не всегда оказывался свободным для поцелуя. Сама она покупала только дамские сигариллы.
— Да, жених вы для девочки из общежития завидный, — согласился Тураев. — Обычно они мечтают о меньшем. Всего лишь о московской прописке, насколько я знаю. Валерия же сорвала крупный банк и не должна была вести себя опрометчиво. Она действительно хотела иметь этого ребёнка? Или инициатива в основном принадлежала вам?
Вандышев сузил глаза, пытаясь справиться с внезапно вспыхнувшим негодованием, но Тураев смотрел на него спокойно, доброжелательно.
— Она была сумасшедшей матерью всё это время. Говорила, что начинает воспитывать малыша ещё в эмбрионе. Как только бэби-тест показал беременность, а доктора подтвердили, Лера преобразилась на глазах. Из девчонки стала женщиной, мадонной, каким-то неземным существом. Она была уверена, что носит в себе гения, которого до сих пор так не хватает стране. Была уверена, что, отняв родителей, судьба даст ей возможность заполнить пустоту в душе. Просила меня прижиматься щекой к животу, шептать: «Я — твой папа!». И после уверяла, что ребёнок отзывается на мой голос, знает меня. Так ждала рождения Миленки, воображала, как я впервые возьму её на руки и скажу ту же фразу. Уверяла, что в Америке ребёнок, которого так приветствовали, начал говорить в четыре месяца, а в семь — ходить. У Леры слух хороший, она каждый вечер пела Миленке колыбельную. Классическую музыку слушала до одурения, несколько раз таскала меня в театр, непременно в Большой. Атас! Доходило до того, что Лерка вслух читала ребёнку книжки. Там, в общаге, она так не могла чудить, но зато в Москве отрывалась. Наша дочь должна была чувствовать, как она желанна. Психическое состояние девочки оценивалось как идеальное. Я показывал Леру лучшим медикам, её обследовали на новейших приборах. Счастливее нас они не видели семьи!