«Дело есть». «Э-э, – говорю, – завязал я». Потому как и правда завязал.
– А отмычки для чего? – сверкнул глазами Хаблак.
– Привычка… – отвел взгляд Осташевич.
– За такие привычки…
– Знаю, – да что поделаешь… Ну я и говорю ему, что завязал. А он смеется. Меня, мол, краденые вещи не интересуют. Мне надо с одним человеком разъяснительную беседу провести. Точнее, прижать его, даже нож показать. Если, мол, хоть слово скажешь, тут тебе и конец. «Ножом, – отвечаю ему, – не балуюсь. Мы домушники, и на мокрое дело не пойдем». А он… Я тебя на это и не толкаю. Припугнуть надо, и все. Триста-четыреста тысяч заработаешь». Пятьдесят сразу выложил, я сто хотел, не дал, падла. Говорит, при себе нет… Соврал, точно соврал, я по глазам видел, жмот проклятый.
– Как договорились пугать?
– Я должен был зайти к тому, на Черешневой, и сказать: «Привет от Толика. Он знает, где ты, и все знают. Если хочешь продать или выйти из игры, расплатимся немедленно».
– А окончательный расчет у тебя с Толиком где?
– Завтра в десять утра в чайной, что возле базара.
– Точно?
– Для чего мне врать?
– Конечно, незачем. А если он не придет?
– Я предупредил: на том свете найду. Да и должен же узнать, как мы там поговорили, на Черешневой. Но ведь, – сразу помрачнел Рогатый, – ежели узнает, что тот отдал концы?.. Может не прийти…
– Придет, – возразил Хаблак. – Этому Толику надо же узнать, о чем вы беседовали с Булавацким. Может, ты узнал, кто такой этот Толик и откуда?
– Может, и узнал… – Осташевич сразу почувствовал, что его акции повысились. Откинулся на спинку стула и даже осмелился подмигнуть Хаблаку. – Теперь они в наших руках! – нахально заявил он.
Капитан сразу поставил Рогатого на место:
– Поедешь завтра в чайную, – сурово приказал он.
– Но ведь я… – И выразительно обвел вокруг себя рукой. – Под конвоем или как?
– Одного не пустим. Будем сопровождать тебя вдвоем с лейтенантом. Но чтоб без глупостей, – погрозил пальцем. – Больше шансов смягчить себе приговор у тебя не будет.
– Я что, глупый, лишнее отсиживать! – даже обиделся Осташевич. – Враг себе, да? Мы его, падлу… – он поднял руку и крепко сжал кулак.
В чайной возле базара – большой и грязноватой – всегда многолюдно и шумно. Осташевич, как и было условлено с Толиком, занял место за вторым столом от буфета.
Хаблак с Наталкой – сотрудницей областного управления внутренних дел – заняли места через стол. Романика сел возле выхода из чайной, еще один оперативник дежурил на улице у машины. Все продумано, до деталей, и Толику были отрезаны все пути к отступлению.
Еще вчера Хаблак получил заключение судебно-медицинской экспертизы. Как и предполагал врач, Булавацкий умер от внезапной сердечной недостаточности между часом и двумя часами дня. Что ж, этому брюнету Толику повезло – Борис Свиридович и без запугиваний Рогатого уже ничего не скажет.
В чайной – самообслуживание, и к оконцу раздачи вытянулась очередь. Хаблак перебрал глазами мужчин, стоявших в ней – один напоминал Толика: лет тридцати, высокий, с грубыми чертами лица. В одной руке держал большой желтый портфель, в другой – поднос, он нетерпеливо вытягивал шею, разглядывая выставленные на полках закуски.
Хаблак покосился на Осташевича – заметил ли он брюнета в очереди, но тот склонился над тарелкой и быстро работал челюстями.
Капитан глазами показал Романике на брюнета, тот понимающе кивнул.
В чайной почти все столики были заняты – освобождались и снова их занимали, безостановочная круговерть прибазарной столовой, когда уборщицы едва успевают собирать со столиков грязную посуду.
Столик Хаблака был ближайшим к окну раздачи, свободные места за ним почти сразу же заняла пожилая женщина с мальчиком, должно быть, колхозница.
От оконца, неся поднос на вытянутых руках, шла девушка в цветастом платочке. Остановилась у столика Осташевича и, не спрашивая разрешения, начала ставить свои тарелки.
Девушка в платочке ела аккуратно, держа вилку кончиками пальцев и зачем-то отставляя мизинец. Осташевич посмотрел на нее исподлобья и снова склонился над тарелкой. Он был практичным человеком и, наверное, считал, что самая лучшая девушка не стоит, по крайней мере в такой ситуации, тарелки горячего супа.
Брюнет уже ставил на поднос тарелки с едой, и Хаблак краешком глаза видел, с каким проворством он делает это, зажав портфель под мышкой. Вот он вынул бумажник и расплатился с кассиршей, подхватил поднос и остановился, ища свободное место, затем брюнет направился к их столикам. Остановился в проходе за спиной Осташевича, сделал даже шаг к его столику, где было два свободных места, но в последний момент передумал: сел за соседний стол, боком к Рогатому.
А тот, раскрасневшись от супа, отставил тарелку и принялся за бифштекс. Обжора, с неприязнью подумал Хаблак, мог бы хоть на миг оторваться от тарелки: непременно бы увидел брюнета, а что это Толик, у Хаблака почти не было сомнений. Вспомнил, как описывала его Нина из «Энея». Тыльная сторона ладони и пальцы поросли черными волосами, – и у этого типа волосатые, длинные пальцы, крепко держащие алюминиевую вилку.
«Спокойно, капитан, – одернул он себя. – Осталось несколько минут: Толик позавтракает, улучит момент и передаст деньги Рогатому. Потом они выпустят его на улицу, а там предложат проехать в милицию».
Хаблак заметил, что девушка за столиком Осташевича отодвинула тарелку и начала пить чай. Потом вынула из сумочки спичечный коробок, поковыряла в зубах, встала, на мгновенье отгородив капитана от Осташевича, что-то сказала, должно быть, извинилась, и пошла к выходу.
Хаблак даже не проводил ее взглядом. Девушка вышла из чайной, и только тогда капитан увидел, что Осташевич вертит в пальцах спичечный коробок. Заглянул в него, пожал плечами и вопросительно посмотрел на капитана.
– Постой-ка, ведь у Рогатого спичек не было и, очевидно, коробок на столе оставила девушка!
Интуиция редко подводила Хаблака. Девушка! Немедленно догнать ее! Нагнулся к Наталке, и приказал:
– Оставайтесь здесь. Обратите внимание на типа с желтым портфелем, – он кивнул на брюнета и выскочил из чайной. Ему показалось, что цветастый платочек мелькнул в толпе на автобусной остановке, бросился туда, но девушку не нашел. Где же она? Побежал к базару, надеясь увидеть ее там, но попробуй найти кого-нибудь в базарном столпотворении! Через несколько минут вернулся в чайную.
Брюнет с портфелем еще завтракал, а Осташевич пил кофе и ел пирожное. Ему нравились длинные трубочки с заварным кремом. Он ел аккуратно, чтобы не уронить ни крошки, и облизывал губы.
Брюнет вытер губы бумажной салфеткой, подхватил портфель и направился к выходу. Теперь Осташевич, наконец, заметил его, но проводил равнодушным взглядом. Увидев Хаблака, многозначительно ткнул пальцем в спичечную коробочку, и капитан понял: его подозрения все-таки небезосновательны: длинноногая девушка в цветастом платочке недаром заняла место за столиком Рогатого.