— Кто он? — тут же спросил я, сделав это, кажется, слишком резким тоном.
— Это наш дальний родственник, отставной чиновник гражданской службы Аристарх Ильич Селищев. Он проживает в Москве.
— Значит, я точно еду в Москву. Изя, и ты тоже. Что из себя представляет господин Селищев?
— Мы его почти не знаем, — отвечала Ольга. — Он приезжал всего раз, после… после всего. Вел себя очень холодно, отстраненно. Сказал, что делами будет заниматься его поверенный, а нам велел ничего не предпринимать и не вмешиваться. Иногда нам кажется, что он совсем не защищает наши интересы, а наоборот, действует заодно с Мезенцевым…
Это был еще один узел, который предстояло развязать. Но сначала нужно было выиграть время.
— А где можно встретить этого Клюквина?
— Это заседатель гражданской палаты губернского суда. Очевидно, о нем можно справиться в суде! — пояснил Мишель.
— Значит, с этого и надо начать. Я вынужден на время покинуть вас. Мадмуазель, вот тут, — я протянул Ольге пачку серых пятидесятирублевых купюр, — пятьсот рублей на ваше проживание в ближайшие месяцы. Не благодарите, это деньги вашего брата.
Не теряя ни часа, я нанял на почтовой станции свежих лошадей и, не заезжая даже в деревню, чтобы предупредить свою охрану, помчался во Владимир. В городе, разумеется, мне нельзя было таскать с собой оружие, но совершенно без него я чувствовал бы себя голым. Поэтому по прибытии решил тотчас же купить хотя бы тяжелую трость, что и выполнил благополучно, проезжая Вязники. Дорога была отвратительной, но я гнал ямщика, не жалея ни его, ни лошадей.
Во Владимир прибыл на следующий день к обеду. Город произвел на меня впечатление сонного захолустья. Множество церквей, деревянные тротуары и единственная мощеная улица. Я быстро нашел здание, где размещалась Гражданская палата губернского суда — огромное, помпезное здание с колоннами, перед которым стояли пролетки и коляски.
Зайдя в высокие двери, я спросил какого-то мелкого чиновника за конторкой:
— Уважаемый, позвольте оторвать вас от ваших упражнений. Не соблаговолите ли пояснить, как я могу увидеть господина Клюквина? Это по тяжбе Левицких и Мезинцева!
Чиновник, воровато зыркнув на меня из-под растрепанной сальной шевелюры, куда-то исчез. Прождав его пару минут, я уж было хотел найти иного Вергилия, что показал бы мне все круги местного бюрократического ада, как вдруг услышал над ухом до противности вкрадчивый голос:
— Простите, сударь. Мы знакомы?
Оглянувшись, я увидел невысокого, очень приличного господина с одутловатым лицом, благообразной лысиной, маленькими, бегающими глазками и бакенбардами, одетого в форменный судейский вицмундир.
— Вы Клюквин?
Господин с полным достоинством поклонился.
— Так точно-с. Михаил Евграфович, к вашим услугам.
— Я желал бы переговорить с вами по делу Левицких. Это возможно?
— О, безусловно! Извольте подождать меня в ресторации — она напротив, в здании Дворянского собрания. Я буду в течение получаса! — пообещал чиновник и изобразил на лице самую участливую мину.
«Да ты, я смотрю, тот еще фрукт», — подумал я, выходя на улицу. Мне всегда становилось не по себе, когда жизнь сводила вот с такими преувеличенно любезными господами. Обычно они оказывались первостатейными мразями.
А прямо напротив, как я и рассчитывал, располагалась лучшая в городе ресторация «Губернская». Именно здесь в клубах табачного дыма и решались самые важные судебные дела.
Я занял столик в углу, заказал услужливо подскочившему половому с полотенцем обед и стал ждать. Вскоре Клюквин действительно появился на пороге. Разумеется, половые встретили его как завсегдатая. Окинув взглядом залу и заметив меня, чиновник немедленно подошел и опустился на стул напротив.
— Моя фамилия Тарановский, я хотел переговорить по делу Левицких. И у меня к вам сугубо конфиденциальный разговор, — не откладывая дела в долгий ящик, произнес я.
Клюквин окинул меня цепким, оценивающим взглядом.
— Левицких? — переспросил он, и в его голосе прозвучали нотки скуки и раздражения. — А вы, собственно, кто таков будете? Их новый поверенный?
— Скажем так, я представляю интересы их семьи, — туманно ответил я. — Я приехал, чтобы уладить это… досадное недоразумение с господином Мезенцевым.
— Недоразумение, говорите? — усмехнулся Клюквин. — У господина Мезенцева, между прочим, имеются на руках весьма веские документы. Дело почти решенное.
— Все в этом мире решаемо, Михаил Евграфович, — сказал я, понизив голос и глядя ему прямо в глаза. — Вопрос лишь в цене. Я знаю, что Ольга Александровна — барышня гордая и, к сожалению, стесненная в средствах. Потому она и не сумела по достоинству оценить ваши… труды по изучению этого дела. А я, совсем напротив, и не барышня, и не гордый, и совсем не стеснен в средствах. Поэтому хотел бы исправить эту оплошность. Вот прямо сейчас!