Плевако? Фамилия показалась мне знакомой. Где-то в глубинах моей памяти всплыло другое, созвучное имя, гремевшее на всю Россию — Плевако. Федор Никифорович Плевако, гений русской адвокатуры, «московский златоуст». Интересненько… А не он ли это?
— А где мне можно найти его? — спросил я, чувствуя, как у меня от волнения перехватывает дыхание.
— Да он здесь, в соседней комнате, с архивом работает, — сказал Доброхотов. — Пойдемте, я вас представлю.
Он провел меня в небольшую пыльную комнату, сплошь заставленную стеллажами с картонными папками. За столом, склонившись над старинным фолиантом, сидел молодой человек лет двадцати. У него были густые, темные, немного вьющиеся волосы, высокий лоб и очень серьезные, сосредоточенные глаза. Что-то восточное проглядывало в его внешности: высокие скулы и миндалевидные, монголоидные глаза.
— Федор Никифорович, — обратился к нему Доброхотов. — Отвлекитесь на минутку. Вот господин Тарановский, коммерсант, желает с вами познакомиться. У него к вам есть одно весьма интересное и, я бы сказал, благородное дело.
Молодой человек встал, с некоторым смущением поклонился.
— Господин Тарановский, — сказал я, пожимая его руку. — Простите за беспокойство. Михаил Иванович рекомендовал вас как человека честного и сведущего в юриспруденции. Но позвольте уточнить, ваша фамилия — Плевак?
— Да, Плевак, — ответил он, и на его щеках появился легкий румянец. — Хотя, признаться, я намерен в будущем ее несколько изменить.
— Изменить? — удивился я.
— Видите ли, сударь. — Он замялся, явно смущаясь. — Я незаконнорожденный. И фамилия эта… она досталась мне от отца, но я ношу ее не на вполне законном основании. Поэтому, когда окончу курс и приступлю к практике, вступлю в славную гильдию присяжных поверенных, вероятнее всего, возьму иную фамилию более… благозвучную. Я думал добавить в конце букву «о». Плевако. Как вам кажется, сударь, это будет лучше?
Я нашел его. Я нашел своего Соловейчика. Передо мною стоял будущий гений российской адвокатуры, Федор Плевако. И пусть пока он всего лишь студент-недоучка, но уже по одному взгляду я видел — с таким союзником мы сможем победить.
— Федор Никифорович, — предложил я. — Не желаете ли пройтись? Воздух здесь, в Присутственных местах, тяжел, а разговор у меня к вам серьезный.
Он с готовностью согласился.
Мы вышли из душных, пыльных комнат Уголовной палаты на залитую солнцем Красную площадь. Миновали Воскресенские ворота и оказались в тенистой прохладе Александровского сада. Здесь, после суеты Красной площади, царили покой и умиротворение. По дорожкам, усыпанным мелким гравием, чинно прогуливались дамы под кружевными зонтиками, сновали гимназисты в форменных фуражках, а на чугунных скамейках сидели чиновники, отдыхая от службы.
Найдя уединенную скамью в стороне от главной аллеи, с видом на грот «Руины», я, не откладывая, начал.
— Федор Никифорович… — Заговорил я сперва о делах с прииском, а после и до Левицких добрался, упомянул своего незаконнорожденного сына, которого хотел бы усыновить.
По ходу рассказа я видел, как меняется выражение лица молодого студента. Сначала — удивление, потом — недоверие, а затем — неподдельное сочувствие и какой-то юношеский, благородный гнев.
— Боже мой, — прошептал он, когда я закончил. — Какая несправедливость! Какая подлость!
— Вот именно, — кивнул я. — И мне нужен человек, который поможет во всем этом разобраться. Не просто стряпчий, а настоящий союзник, который не побоится бросить вызов этой системе. Михаил Иванович сказал, что вы именно такой человек.
Плевак смутился, его щеки залил румянец.
— Но сударь… Я ведь еще только студент. У меня нет ни опыта, ни связей. Как я могу браться за такие сложные, такие запутанные дела? Дело Левицких — это тяжба с влиятельными людьми, с коррумпированными чиновниками. А хлопоты о узаконении прииска требуют влиятельнейших знакомств в Сибирском комитете.
— Вот и давайте заставим закон работать на нас, — предложил я. — У вас — знание этого закона, острый ум и горячее сердце. А у меня — деньги и воля к победе. Вместе мы преодолеем все преграды. И поверьте, Федор Никифорович, я могу быть вам очень полезным компаньоном.
Он долго молчал, глядя на древние стены Кремля, на золотые купола соборов. Я видел, какая борьба идет в его душе. С одной стороны, неуверенность, такой понятный страх неудачи. А с другой — азарт, жажда справедливости, желание попробовать свои силы в настоящем, большом деле.