— Расскажите, — тихо попросила она. — Что с опекуном? Что с нашим делом?
Я не стал щадить ее чувства и рассказал все: и про Английский клуб, и про карточные долги, и про циничное предложение продать ее родовое гнездо за сто тысяч.
— Он оказался форменным негодяем, Ольга Александровна! Но этот бесчестный человек разоблачен и более вам не страшен. Его репутация уничтожена, от опекунства его отстранили. Теперь у вас будет новый опекун — сенатор Глебов, друг вашего деда.
Она слушала, и ее лицо менялось. Бледность уступила румянцу гнева, а потом в ее глазах появились слезы… но то были слезы облегчения.
— Слава Богу, — прошептала она. — Значит… значит, есть еще надежда?
Я взял ее нежные руки. Глаза ее были полны слез.
— Надежда есть всегда, — ответил я. — Особенно когда за дело берутся правильные люди.
Михаил, до этого молча сидевший в углу, вдруг поднялся.
— Я… я пойду, — пробормотал он, чувствуя, что становится лишним, и выскользнул за дверь.
Мы остались вдвоем. Тишину нарушало только тиканье часов и гул московских улиц за окном.
— Я не знаю, как вас благодарить, Владислав Антонович, — сказала она, восхищенно глядя на меня своими огромными, сияющими глазами. — Вы… вы наш ангел-хранитель. Вы появились как будто из ниоткуда и спасли нас.
— Я просто выполнял обещание, данное вашему брату, — сказал я, хотя и сам понимал, что дело давно уже не только в этом.
— Нет, — она покачала головой. — Это больше, чем обещание. Я… я почувствовала.
Она встала, подошла ко мне так близко, что я мог чувствовать тонкий аромат ее духов, запах волос.
— Владислав… — прошептала она и впервые назвала меня по имени, отбросив официальное «Антонович». — Я… я думаю, я…
Ей не нужно было договаривать.
Я шагнул навстречу и осторожно, почти благоговейно, взял ее руки в свои.
— Ольга…
Она подняла на меня лицо, и в следующую секунду я, забыв обо всем на свете: о каторге, о приисках, о своих амбициозных планах, — наклонился и поцеловал ее в щеку.
Я нашел свою женщину и теперь не отпущу ее никогда.
Мы проговорили до самого вечера. Лишь когда на улице начало темнеть, я вспомнил, что еще с утра пригласил Федора Никифоровича, чтобы обсудить дальнейшие наши действия. Снял номер для Ольги и Михаила, а сам вышел к своим соратникам.
Они уже собрались, пришел и Плевак. В его глазах горел огонь любопытства и легкого смущения перед этими бородатыми, загорелыми людьми, столь далекими от столичной суеты, овеянными ветрами дорог и вольной жизни. Изя же с живым интересом разглядывал молодого, интеллигентного студента.
Когда все оказались на месте, я посвятил Изю в подробности произошедшего и устроил настоящее совещание.
— Итак, ситуация следующая. Опекуна-негодяя мы сбросили с доски, как ненужную пешку. На его место заступила фигура потяжелее — сенатор Глебов. Мы выиграли время и избавились от оборотня в наших рядах. Федор Никифорович, теперь вам слово: каков дальнейший план кампании?
Плевак, который до этого скромно сидел в углу, вышел на середину комнаты. Он был немного смущен таким вниманием, но, начав говорить, преобразился. Его голос, до этого тихий, обрел уверенность и сталь.
— Господа, — начал он, обращаясь ко всем нам. — Положение наше сложно, но не безнадежно. Оно напоминает мне запутанную шахматную партию, где противник пожертвовал несколько фигур, чтобы поставить нам мат. Наша задача — не дать ему этого сделать. Первое и самое главное — нам нужно максимально затягивать судебный процесс с господином Мезенцевым. Превратить его в вязкое болото, в котором увязнут все их интриги. Я уже подготовил для сенатора Глебова ходатайство: он, как новый опекун, потребует полного и всестороннего изучения всех материалов дела, что само по себе займет не один месяц.
— А дальше? — спросил я. — Мы же не можем затягивать его вечно.
— А дальше, — продолжал Федор Никифорович, и его глаза блеснули, — мы нанесем ответный удар. Заявим встречный иск о подложности документов, представленных Мезенцевым. Мы потребуем проведения и изучения этих его «межевых планов» на подлог. И не там, в уезде, где у каждого чиновника есть защита, а в Петербурге. Я почти уверен, что сможем доказать, что это грубая фальшивка, состряпанная на скорую руку.
— А если нет? — вмешался Изя. — Если у них и в Петербурге все схвачено? Если они таки и туда дотянутся?
— Тогда мы будем бороться дальше, — твердо сказал Плевак. — Но это наш главный козырь. Теперь второе. Долг Дворянскому банку. Вот здесь, господа, ситуация гораздо опаснее. Это дамоклов меч, который висит над нами.