Казалось, каждому свое: правительствам - управлять, рабочим - работать. Но с этим они как раз и не соглашались, бросали работу на заводах и шли к парламентам со своими требованиями. Этих людей было слишком много, чтоб не обращать на них внимания… А конгрессы, на которые они собирались и где решали - не надо вооружаться, не надо готовиться к войне, всегда должен быть мир! А вы слышали когда-нибудь, чтоб люди ложились на рельсы, преграждая путь поезду с оружием? Да, да, так было в этот смутный век!
Я уже твердо знал - надвигается катастрофа и, если еще есть возможность спастись, надо торопиться. Торопитесь! - буду я кричать в Виспутии в парламенте, в конторах, со страниц газет - то-ро-пи-тесь!..
В Виспутию меня влекло и желание встретиться наконец с моим компаньоном Уоджером, завязать с ним личные отношения, столь полезные для деловых людей.
Цезарь, мой славный дог, должен был меня сопровождать. Я все более и более привязывался к этой замечательной собаке и никогда с ней не расставался. Если я решу снабдить эти записки моим портретом, то помещу тот, где я изображен со своим догом, В конторе, на деловых заседаниях дог ложился у моих ног, как будто охраняя, и, навострив уши, внимательно слушал, время от времени поглядывая на меня. Мой друг, мой единственный друг!..
В этом веке деловые люди жалели тратить время на переезды - они летали. Я же испытывал страх перед таким способом передвижения - он мне казался не столь уж надежным. Гарри Гент подтрунивал надо мной. Для того чтоб меня успокоить, он принес некий статистический справочник, в котором было подсчитано решительно все, что есть в мире и что в нем происходит. Среди разного рода полезных сведений о том, сколько приходится на квадратный метр территории, включая бесплодные пустыни, брюнетов и блондинов, людей с шестым пальцем на правой руке и без мизинца на левой, я нашел и точный подсчет всяких бед, подстерегающих людей. Убийства, самоубийства, банкротства, ограбления - цивилизованный мир в цифрах выглядел истинным Содомом… И на каждого его обитателя было припасено столько взрывчатки, что ее с избытком хватило бы, чтобы взорвать средней величины город! Об этом тоже свидетельствовала цифра.
По сравнению с этими тысячными, миллионными цифрами число авиационных катастроф было столь ничтожным, что небо представлялось надежным убежищем от земных страданий… И я решил лететь. Следовало как можно лучше себя обезопасить. Гарри Гент, сам не же» лая того, подсказал мне, как это сделать.
Гарри рассказывал, как он однажды летел через океан на самолете одной чрезвычайно предусмотрительной авиационной компании.
- Перед полетом всем пассажирам, и в том числе, конечно, мне, дали пробковый пояс, свисток, фонарь и порошок, который почему-то не переносят акулы, - рассказывал Гарри.- Представляете, Гиль, эту захватывающую картину - я падаю в океан. Пояс не дает мне утонуть, и я с комфортом располагаюсь - зажигаю фонарь, беру в рот свисток и, посвистывая, посыпаю океан порошком, что выводит из себя встречных акул. Наконец, на мой свист откликается ближайший корабль и, провожаемый сардоническим хохотом обманутых в своих ожиданиях акул, я перебираюсь на его борт. Клянусь, я немного жалел, что этого не произошло. Я благополучно приземлился, так ничего и не испытав. На небе, Гиль, стало теперь так же скучно, как и на земле. Там ровно ничего не происходит.
Гарри мог шутить такими вещами! - не впервые удивлялся я беспечности моего друга. Я же во всем этом не видел ничего смешного. В тот же день я велел Перси купить для меня пробковый пояс, фонарь, свисток и порошок от акул. Однако во всем Вэлтауне не оказалось этого спасительного порошка. Выручил Гарри. Он принес мне пакет с едко пахнувшим белым порошком, этикетки на пакете не было. Гарри не пользовался у меня доверием, но не было иного выхода, и я принял его подарок.
Наступил день отлета. На аэродром меня провожал Перси. Впервые я так близко видел эти умеющие парить в воздухе, в небе, машины - самолеты! Они стояли группами, повернув друг к другу свои огромные клювы, распластав крылья, как чудовищные птицы в ожидании корма.
Если бы меня спросили, что больше всего поражало в этом веке, я не колеблясь ответил бы - невозмутимость его людей. Люди этого удивительного века ничему не удивлялись! Вот те, что собирались забраться на несколько километров в небо, они стояли у самолетов и разговаривали, шутили, смеялись совершенно так же, как это было в мои времена в Эллсе, когда с почтовой станции, которую содержал старый Ивенс, отправлялся в дальний путь дилижанс.
Я тоже попытался принять безразличный вид, хотя испытывал острое волнение. Тут я заметил, что привлекаю внимание; кажется, надо мной даже смеялись. Наверное, смеялись над висевшим у меня на шее фонарем и свистком и над пробковым поясом, который нес Перси. Порошок от акул лежал в кармане моего пиджака.