Елена, которую все знали, умерла вчера.
Вчера много лет назад, когда однажды солнце над её головой не взошло.
— Такой важный момент, — Гарри вздыхает и опускает голову мне на грудь, покрывая её поцелуями.
Я слегка отталкиваю его и буквально стягиваю рубашку с него. Парень разбирается со своими джинсами сам, и я улыбаюсь уголком губ. Хочу сделать этот момент сладким, таким, чтобы я прожила его сейчас, а не завтра утром, когда на моём теле будут следы от сегодняшней ночи.
— Чувствую себя очень странно, если честно, — говорю я, когда Стайлс достаёт из прикроватной тумбочки серебристый пакетик. — Ты говорил, что относишься серьёзно к отношениям, — на его лбу выступила испарина и мне хочется запустить руку в его волосы.
Он напоминает мне коробку шоколадных конфет: я не знаю, какая конфета попадётся точно так же, как не знаю, что Гарри скажет или сделает в следующую секунду.
— Давай беспокоиться только о следующем мгновенье и распоряжаться временем правильно.
Свет в конце моего пути гаснет, но я не виню Гарри.
— Просто давай уже сделаем это, чёрт возьми, — моё терпение заканчивается, я морально избита, но благодаря прикосновениям этого парня собираюсь стать другой версией Елены. Улучшенной.
Мне хочется быть особенной в этот момент.
— Не медли, — я больше не контролирую свой голод и мысли. Всё такое размытое и красивое вокруг, но Гарри красивее.
Тогда всё происходит: он снимает с меня последние кусочки ткани, отделяющие нас друг от друга и я по-настоящему чувствую его. Самым лучшим образом. Это напоминает момент из фильма, но всё так реально, что я ни на минуту не сомневаюсь.
— Хорошо? — он шепчет и я замечаю его яркие зелёные глаза, дающие мне в этот самый момент всё и ничего.
— Хорошо.
Он нетороплив и осторожен. Я оставляю царапины на его спине и Гарри прикрывает глаза. Чувствую себя на миллион долларов и пытаюсь отогнать непрошеные мысли о том, что между нами изменится, но его руки на моих бёдрах и груди говорят о нежности и страсти, а взгляд — о том, чего я и не думала просить.
— Это платье будет напоминать тебе об этой ночи, — опуская голову на мою грудь, почти разборчиво говорит парень. — Теперь это моё любимое платье.
И всё вокруг становится таким радужным и искрящимся, как Таймс-Сквер в новогоднюю ночь. Искры летят из моего сердца и задевают Гарри. Он чувствует себя прекрасно, я вижу. Так, как никогда до этого. Он разрушил мою репутацию и я позволила ему думать, что он спас меня.
— Никогда не забывай о том, что произошло между нами, Елена.
Гарри смотрит на меня взглядом, которого я так давно не видела нигде, а после касается моего лба и пропускает волосы сквозь пальцы.
— Ты великолепна.
Я дарю ему ключ от своего сердца и поцелуй в грудь.
Мы оба знаем, что только что произошло. Моё платье — доказательство.
***
Я просыпаюсь следующим утром от солнечных лучей, играющих на моём лице. По соседству лежит Гарри и его сонное лицо выглядит превосходно.
Просто великолепно.
Когда я выхожу из квартиры Стайлса на Третьей авеню, парень посапывает в подушку и, вероятно, видит в своих снах картинки прошлой ночи. Это вызывает у меня улыбку и смятение, потому что моё платье — это напоминание теперь. Не знаю, что будет дальше, но если всё серьёзно, то я хочу держаться за руки, даже если моя репутация будет испорчена вновь. Что это за отношения, когда нельзя держаться за руки? Я хочу этого больше, чем туфли от Джимми Чу. Хочу этого сильнее, чем тепла в самый холодный день февраля. Моё сердце сказало Гарри: «Заходи, располагайся. Будь, как дома». Такие дела.
Я оставляю мистера Нахальные Штаны с тяжестью в груди. Всё превращается в большую пытку, когда на пороге своего дома я вижу ботинки Зейна, которые мы покупали вместе, и слышу голос Джордин. Зейн — это пол беды, Джордин — полторы. Они вместе — глобальная проблема. Снова превращаюсь в любопытную девушку и ищу их в доме. Их голоса доносятся из кухни и я иду на звук. Разговор проходит на повышенных тонах и я слышу фразу Джордин: «Отношения закончились, если примирительный секс не так уж и хорош, как раньше».
— Ты знаешь, почему я расстался с Еленой, — чеканит Зейн. — И я буду винить себя до конца своей жизни.
— Если бы так раскаивался, Малик, то рассказал бы всё Елене, но теперь ей нет дела до тебя и твоих извинений, — я не вижу лица сестры, но знаю, что она злобно ухмыляется. — У неё новый парень.
— Я видел её нового парня, Джордин, и я искренне рад за Елену. Если тот парень из школы Парсонс делает её счастливой, то я поддержу Елену.
Что ж, мне хватает этого, чтобы прекратить играть в шпиона.
— Так почему же ты расстался со мной, Зейн? — они оба напуганы и удивлены. — Ты мне так и не сказал причину, по которой ушёл.
Брюнет опускает голову и я просто пялюсь на его худое тело, обрамлённое красным свитером.
— Елена, я хочу быть честен с тобой.
— Малик, заткнись, — вмешивается Джордин, но мой бывший даже не смотрит на неё. — Это не только твой секрет.
— Потеря моей невинности тоже была секретом, но ты разболтала всё матери, и она сделала из меня дешёвку.
Так это было: я рассказала своей сестре про свой первый раз, а она помчалась рассказывать всё матери. Тогда я приняла решение не разрешать одной и той же руке разбивать моё сердце дважды.
— И я сожалею, Елена, — Джордин всплёскивает руками и отворачивается. — Мне жаль, очень.
Но я не верю.
— Мы знакомы с детства, Елена, и ты была моей первой любовью, — начинает Малик. — Ты всегда будешь тёплым воспоминанием о беззаботной юности.
Моей тоже, Зейн, моей тоже.
— Я сделал кое-что плохое, — Зейн смотрит на меня печальным взглядом и я вижу в его глазах влагу. — Сделать тебе больно — это последнее, чего я хотел.
Нельзя расстаться так, чтобы никто не страдал.
— Просто скажи правду, Малик.
Брюнет выдыхает и прикрывает глаза.
— Я изменил тебе с Джордин.
Земля уходит из-под моих ног буквально на пару секунд, но я шепчу про себя свои собственные молитвы и думаю о лучшей ночи в моей жизни.
— Спасибо, что сказал это.
Я услышала это, укололась, потерпела маленькое крушение и ожила.
— И ты даже не злишься? — Джордин поднимает брови и смотрит то на меня, то на Зейна.
— Мне двадцать чёртовых лет, Джо, — я давно не называла её так. — Мне больно, неприятно, но я не могу вычеркнуть из своей двух самых близких людей. Ты облажалась. Снова, — качаю головой и ухмыляюсь. — Я тоже ошибалась, так что мы квиты.
Почти квиты, но Джордин никогда не узнает этого.
Никогда-никогда.
— Я пойду в свою комнату.
Чувствую взгляд, которым меня провожает Малик и вспоминаю наш первый поцелуй.
Правило третье: не вспоминать о поцелуях с бывшими.
***
В течение двух дней я игнорирую все звонки и сообщения. Никого не пускаю в свою комнату и никуда не выхожу. В моём плеере играет «I Don’t Want to Miss a Thing» и я грущу так, как никогда прежде. Хочу и не хочу одновременно всё и ничего — как банально. Мне хочется напиться, расплакаться где-то у моря, чтобы никто не увидел моих слёз или чтобы они не казались такими значительными. Музыка в моей жизни изменилась, но я всё ещё здесь.
Я живу.
Я пою.
Я танцую.
Я здесь. В эту самую минуту я отпускаю ту Елену, которой была прежде. Теперь я буду той, кем я есть сейчас. Я больше не хочу быть мнением кого-то, кто меня не знает. Хочу, чтобы меня полюбили и в первом, и во втором случае — независимо от того, какой будет моя репутация, сексуальная ориентация, материальное положение и сумочка. Я потеряла парочку вещей, но мне не нужно, чтобы они вернулись ко мне снова. Разбитое сердце, иллюзия и испорченная репутация — не мои друзья. Пускай у меня не будет двое детей к двадцати двум годам, как у Ганди; не будет тридцати симфоний, как у Моцарта. Я просто хочу быть живой — не хочу быть Бадди Холли.* Не хочу считать себя мёртвой, чтобы чувствовать себя живой.