Забор помедлил и сказал, не глядя в тетрадку.
— Курят десять человек.
— О-о! — испугались женщины.
— Пьют двадцать пять.
— А-а! — в единодушном возмущении задохнулись оба ряда, а наш тревожно оживился.
Нетерпеливо помахивая рукой, поднялся Зеф-старший и обратился к Анне Михайловне и Нине Юрьевне:
— Нет, дорогие товарищи учителя, это несерьезно! Вы зачем нас собрали? Чтобы поиздеваться или чтобы по-деловому обсудили положение в классе? Если по-деловому, давайте, вы открыто — мы открыто, а издеваться — увольте. А выходит самое настоящее издевательство! Видите, что вытворяют дети: разбегаются, курят, пьют! Это же пожар! Но странный, скажу я вам, пожар: горит, а тушить некого! Кого тушить? В кого огнетушитель направить? В белый свет, как в копеечку?.. Нет, так дело не пойдет! Это бесполезное мероприятие! — И он оглядел нас. Мишка демонстративно повалился грудью на стол и зажал голову руками, а я выпрямился. — Хороши деточки, родителям кукиш в кармане показывают! Спрятались! Замаскировались! Аноним придумали! Нам и на службе анонимок хватает, чтобы еще тут разгадывать ваши ребусы!.. И ты, комсорг, прошляпил, клюнул на удочку каких-то разгильдяев. Это ведь разгильдяй аноним изобрел, не иначе, это ему выгодно, чтобы все шито-крыто было, ни спроса, ни ответа! Вот вам и отсутствие иерархии! — мстительно заключил Зеф-старший и сел.
Так, значит, я разгильдяй? Прекрасно! Кто еще как выразится? Где там знаток собраний?.. И только я вспомнил про него, как он, отвоевав у соседок свое тщедушное тело, встал, решив, видно, что стоящего на виду у всех жена не посмеет его одергивать, и он может наговориться всласть.
— Товарищ прав насчет анархии! — круто взял родитель.
— Иерархии, — поправили его.
— Да, да! Анархию тут никак нельзя допускать! И насчет удилов прав товарищ — вставят, если проморгать! А все, думаете, из-за чего? — со всезнающем прищуром обратился он к собранию, пропеллером скрутив шею. — Из-за трусости! Они же зайцы! Пакостливы, как кошки, а трусливы, как зайцы!
Забор прервал оратора:
— Простите, как ваша фамилия? Товарища Зефа мы знаем, а вот вас… А то у нас избран секретарь, и ей положено записывать все выступления.
— Записывайте, я не боюсь! Я правду говорю, на правде вырос! — затараторил мужичок. — И не постесняюсь…
— Фамилия ваша! — потребовал Васька.
— Моя? Вон мой сын сидит. Встань, Иван! — Из середины нашего ряда медленно, как росток подсолнуха при специальной киносъемке, поднялся Ваня Печкин, держа голову перпендикулярно телу. — Вот как моя фамилия! Печкин. И у нас в семье без хитростей, напрямки! Я и сыну велел подписать анкету. Подпиши, говорю, и чтобы никаких этих… секретов, потому как школа, а не шапка какая-то! И он подписал!
— Нету подписанных анкет! — громко сказал я.
— Как нету? — удивился Печкин-старший.
— Ни одной.
— Иван, ты подписал?
— Нет, — прогундосил тот.
— А почему?
— Потому что, как все.
— Ах, как все? Слышите? — взвинтился любитель правды. — Значит, и куришь, как все?
— Нет.
— И пьешь?
— Нет, — тоньше, готовый всхлипнуть, ответил Ваня Печкин, мотая еле видимой со спины головой.
— Не ври!
Я прошептал:
— Вот зануда!
— Этот-то? Да-а, — согласился Шулин. — Чище моего дядьки!
— Он же ни черта не понимает! Туп, как пим! Что бы ему такое ляпнуть?
— Только масла подольешь.
— И подолью! Пусть он живьем сгорит!.. Я им всем подолью, раз они сидят, рот разинули!
Злость моя накалялась. Почему ни Забор, ни Нина Юрьевна, ни Анна Михайловна, ни остальные пятьдесят человек не перебьют этого умника, который заграбастал форум в свои лапы и с треском кособочит его? Выскочил, Наполеон, пуп земли! Дмитрий Иванович, воззвал я к Менделееву, ты хоть трахни его по башке каким-нибудь элементом потяжелее из своей таблицы! Или ты старик Эйнштейн, сделай, ради бога, так, чтобы он убрался отсюда со скоростью света!.. Точно вняв моим мольбам, Нина Юрьевна придержала, наконец, ретивого скакуна, заметив: