Павел Николаевич вел размеренный образ жизни, но его до предела насыщенная разнообразная работа включала не только газетную суету, но и подготовку новых брошюр и книг, посвященных в основном современному положению России, выступления с лекциями в различных городах Франции, где были русские эмигрантские колонии, поездки с той же целью в соседние страны, в частности в Германию, Бельгию, Чехословакию и даже в США, участие в разнообразных общественных организациях и инициативах.
В течение долгих лет Милюков с женой жили на втором этаже старого, давно не ремонтировавшегося дома 17 по улице Лериш в самом центре Парижа. Квартира была скромной, но отнюдь не нищенской, как показалось писателю и журналисту Роману Гулю, однажды посетившему Милюкова. Возможно, такое впечатление связано с тем, что кабинет Милюкова был небольшим, заставленным книгами, журналами и газетами: «Но, господи, что это был за кабинет! Милюкова, историка и политика, знал весь мир. Его «Очерки по истории русской культуры» переведены на все главные языки. Как ученый он награжден был званием honoris causa[15] Кембриджского университета. Но вряд ли кто мог предположить, что этот выдающийся ученый работает в такой бедной комнатенке, заполненной потопом книг, газет: и на полках, и на столе. И на полу». В эмиграции Милюкову удалось собрать библиотеку, насчитывавшую более десяти тысяч томов и включавшую важные для него издания на европейских языках и почти все книги и журналы, выпущенные беженцами на русском языке. Новые Павел Николаевич приобретал в магазинах, а в букинистических лавках и на книжных развалах на берегу Сены отыскивал старые русские издания, журнальные комплекты и даже советскую литературу.
Незадолго до встречи с Милюковым Гулю удалось вырваться из гитлеровской Германии, где он побывал в концлагере. Теперь он стремился вызволить свою семью, для чего собирал подписи под коллективным ходатайством о предоставлении ей французской визы. Гуль описал встречу с Павлом Николаевичем:
«Он сел за заваленный всяким рабочим материалом стол. Я — рядом на стуле. Милюков был сед как лунь (сед до полной белости). Волосы коротко подстрижены, такие же белые подстриженные усы, всё лицо ровно розоватое… Говорил П. Н. старым московским говорком. Вместо «восемьнадцать» говорил «осмьнадцать». Но в разговоре П. Н. не было того, что сразу привлекало в А. И. Гучкове: какой-то заинтересованности в собеседнике. Милюков был предельно деловит. Возможно более коротко я рассказал ему о трагическом положении моей семьи в Германии, которой просто нечем было жить, и просил его подписать мое прошение в Министерство внутренних дел, как это уже сделал Гучков и обещали сделать Церетели и Бурцев.
— Я, конечно, подпишу, — проговорил Милюков, — но вы, вероятно, не знаете нравов французских чиновников и этих учреждений. Их ничем не прошибешь, и я сомневаюсь, чтоб из этого «демарша» что-нибудь вышло… Подписав, П. Н. добавил: «Вот если б они могли переехать в Чехословакию, я, вероятно, мог бы помочь, у меня хорошие личные отношения с Бенешем, а в таких делах личные отношения очень важны…» Я поблагодарил П. Н., но сказал, что в Чехословакию семья, к сожалению, перебраться не может. И не желая его задерживать, поблагодарив еще раз, простился. Милюков провожал меня до двери»{871}.
Милюковы жили скромно, однако не бедно, не знали нужды и даже, как мы помним, имели дачу на морском побережье.
Роза Георгиевна Винавер вспоминала: «Обстановка их жизни была много ниже того, что они могли себе позволить. Поэтому у них всегда оставалась часть его заработков, и они могли щедро помогать другим. Взять у них деньги взаймы ничего не стоило». Мемуаристка вносит новый оттенок в освещение творческой работы Милюкова упоминанием помощи, которую оказывала ему Анна Сергеевна: «Если Милюкову нужна была какая-нибудь справка, его жена сейчас же ее находила»{872}.
Милюков постоянно был занят. Производительность его писательского труда была огромна. В то же время он с годами всё более ценил свое время, стремился не отвлекаться на то, что непосредственно не было связано с работой, почему в кругу эмигрантов сложилось не вполне справедливое мнение о его излишней деловитости и сухости.
Огромным подспорьем в работе была не только великолепная библиотека. Павел Николаевич на протяжении многих лет собирал личный документальный архив, который ему удалось вывезти из России. М. Алданов рассказывал, что, участвуя в различных съездах, конференциях, собраниях, слушая всевозможные доклады, Милюков исправно записывал выступления ораторов, записи сохранял, рассортировав их таким образом, чтобы в нужную минуту найти необходимое. Однажды Алданов и Н. Д. Авксентьев попросили его выступить на чествовании 75-летия известного народника Николая Васильевича Чайковского. Дав согласие, Милюков добавил, что расскажет, как слушал Чайковского много лет назад в Лондоне. «Неужели вы помните, что Н. В. тогда говорил? — Да ведь это у меня записано, я могу найти». «Мы только развели руками»{873}.
Новых крупных исследовательских трудов Милюков не писал, но неоднократно выступал с популярными статьями на исторические темы, главным образом в связи с круглыми датами. Интересно, что его статья «Петр Великий и его реформа», опубликованная в Праге к двухсотой годовщине смерти Петра I, значительно смягчала оценки, когда-то данные автором первому российскому императору в магистерской диссертации и других исследованиях конца XIX века: воздавала должное гению императора, подчеркнула национальный характер его реформ, их необходимость и органичность{874}.
Устные выступления Павел Николаевич, как правило, посвящал современной ситуации в СССР, причем его оценки менялись по мере корректировки большевистского курса. По воспоминаниям весьма популярного в эмигрантских кругах поэта, композитора и певца Александра Вертинского, Милюков «неутомимо читал лекции о каких-то «сдвигах», «термидоре» и «неизбежном поправении» большевиков, обещая скорое возвращение домой»{875}. Именно так, весьма примитивно, воспринимали большинство эмигрантов сущность позиции Милюкова, которая, конечно же, была несравненно сложнее.
Появлялись и его новые произведения, носившие в основном политологический характер с исторической ретроспективой.
Милюков в полной мере пользовался своей известностью (хотя в среде правых, монархистски настроенных эмигрантов она была сопряжена с неприязнью и осуждением). В 1929 году по случаю его семидесятилетия редакция «Последних новостей» устроила пышное чествование. Близкие к нему люди говорили, что он согласился на чествование по чисто политическим соображениям, воспринимая его своеобразным «смотром демократических сил»{876}.
Думается, это верно лишь отчасти. Милюков, неизменно высоко оценивавший свою деятельность, считал заслуженными восхваления, которые раздавались во время празднования, состоявшегося не только в Париже, но также в Праге, Берлине, Варшаве, Риге, Нью-Йорке. Помимо Парижа, наиболее торжественно юбилей отмечали в Софии.
Болгария во главе с премьер-министром Андреем Ляпчевым, в свое время имевшим с Милюковым тесные связи, испытывала особую благодарность за поддержку ее позиции по македонскому вопросу на протяжении многих лет. Болгарское правительство наградило Павла Николаевича немалой суммой — 270 тысячами левов (именно эти деньги позволили приобрести недвижимость на средиземноморском побережье). Общество болгарских писателей выпустило иллюстрированный сборник, посвященный юбилею. 23 января 1929 года Софийский университет удостоил юбиляра звания почетного доктора и выслал ему соответствующий диплом{877}.
В приветствии Милюкову от 18 марта 1929 года говорилось: «Болгарская академия наук высоко ценит Ваши научные труды. Вы интересовались не только вопросами русской культуры и истории, но и вопросами, которые касаются нас, болгар. Ваши «Письма из Македонии», обнародованные в «Санкт-Петербургских ведомостях», Ваша статья «О сербско-болгарских отношениях по македонскому вопросу» и Ваше ценное участие в расследовании Карнеги свидетельствуют не только о Вашей чисто научной деятельности, но и о Ваших широких международных интересах, в частности о Вашем интересе к болгарскому народу, его истории и его культуре. И теперь, когда Вы вынуждены жить далеко от отечества, за границей, Ваши научные интересы не уменьшились, и Вы не только руководите ежедневной газетой «Последние новости», не только сотрудничаете в других периодических изданиях, но и в состоянии издавать на иностранных языках труды, которые широко освещают значение и историческую роль великого русского народа в нынешние времена»{878}.