Миниатюры - 8
Ракета
- Деда, нарисуй что-нибудь, - просит правнук.
Три года Герке, а любознательный - жуть!
Рисую ракету. Получается кривенько, но ничего, узнать можно.
- Что это? - морщит внук лобик. - Зубная щетка?
- Это ракета, - говорю. - На ней в космос летали.
- Где папа работает?
- Нет, папа в бизнес-центре работает, он просто так называется - «Космос». А ракета в настоящий космос летала, где звезды, планеты...
- «Планета-Банк»? - оживляется правнук. - Дедушкин?
- Нет, не банк. Планеты - это... Ну вот Земля наша - тоже планета.
Герка смотрит на меня с испугом:
- Так ведь земля - это все и есть, деда. Как она может быть еще где-то? Наверное, зарядка у твоего биостаба кончилась. Принести импульсник?
- Ничего у меня не кончилось, - начинаю я злиться. - А Земля - это планета, одна из многих. Такой большой шар, вращающийся вокруг Солнца.
Герка хихикает, но испуга в его глазенках становится больше.
- Но ведь солнце - оно маленькое. И оно вон, наверху. Как вокруг него можно вращаться? А земля разве может быть шаром, ты что, деда? Ее бабушка на квадраты делит и людям продает. А как бы она шар на квадраты делила? Нет, земля плоская.
- И стоит на трех китах? - фыркаю я.
- Как на них можно стоять? - уже вовсю хохочет правнук, решив все же, видимо, что я его разыгрываю. - «Три кита» - это же мамин торговый центр!
- Эх, внучек, - вздыхаю я. - На дворе середина двадцать первого века! Да скажи мне кто раньше, что в 2050-м году дети о космосе знать не будут!.. Мы-то им бредили просто.
- Вы все так сильно болели? - жалостливо вздыхает Герка. - Ну да, тогда же биостабов не было.
- Тогда у нас мечта была! - не сдерживаюсь я снова. - Мы к звездам стремились, а не... - Я все-таки беру себя в руки и тихо говорю: - Ведь я и тебя попросил назвать Германом в честь второго космонавта.
- Деда, ты зачем ругаешься? - куксится правнук. - Это плохое слово, так только наркоманов обзывают. А меня Германом назвали, когда мама с папой Германские Мануфактуры купили, вот... Не рисуй мне больше ракету, нарисуй лучше кассовый терминал.
Счастливое имя
Грех обижаться на родителей, скажете вы. А давать детям такие имена не грех? Иванов Кьюриосити Александрович. Каково? И ладно бы мама с папой были какими-нибудь прибабахнутыми, так ведь нет - умные, интеллигентные люди. Только чересчур, видать, умные. И на Марсе своем повернутые. То есть, в общем-то, да, прибабахнутые. В хорошем смысле этого слова.
А почему Кьюриосити? Ну как же! Наверняка ведь знаете, кто первые следы древней марсианской цивилизации нашел... Да Хокинг с вами, какой Александр Иванов! Иванов - это мой папа, он лишь те находки описал и классифицировал. А нашел их в апреле 2013-го марсоход «Curiosity[1]». Аккурат в тот день, когда меня угораздило на свет появиться. Вот папа с мамой на двойных-то радостях... Ну да, Наталья Иванова - это моя мама. Да, это она расшифровала найденные марсианские письмена. А меня вот зашифровала.
Лет в двенадцать я потребовал у родителей новое имя. Тем более, я всем представлялся Кириллом, да и откликался только на это имя, так что папе с мамой все равно пришлось меня Киром звать. Однако насчет официального «переименования» они дружно встали в позу: или Кьюриосити, или я им не сын.
В общем, обижен я на родителей сильно. Был. До нынешнего сентября. Пока не пошел в универ. И в первый же день на большой перемене ко мне подошла она. Анна. Глаза огромные, серые; я как глянул в них - так и пропал. И она, вижу, волнуется - пальчики-то дрожат, когда волосы свои черные поправляет. Но разговорились, нашли общие темы, да так и стали встречаться. И ведь что интересное: она - умница и красавица, а я - так себе, откровенно-то говоря... Ну, вы сами видите. Так что никак я понять не мог, что Анна во мне увидела, зачем тогда подошла. Она ведь даже не с нашего потока, так что специально в тот день меня отыскала.
В общем, вчера я набрался духу, спросил. Анна засмущалась, покраснела даже и говорит:
- Я еще когда списки летом смотрела, на твое имя наткнулась...
- Ну и?.. - насупился я.
- Ну и вот. Все в твоем имени сказано. Не смогла удержаться.
Повтор
Саня чуял: «Что-то не так». Раскалывалась голова. Сперва он даже подумал, что боль и вызвала ощущение неправильности. Череп будто сжимало струбциной, что также не могло быть правильным, ведь никакие инструменты, помимо лиловой подушки, головы не касались. Хотя и нездоровая лиловость казалась менее правильной, чем успокоительная белоснежность или на худой конец нейтральная гридеперлевость - вспомнилась же!..
Саня сел, не сдержав стона. Рука взлетела к затылку, коснулась упругого вздутия и тут же, матерясь, отдернулась. Возможно, ругнулся сам Саня, но уж очень стало больно, чтобы разбираться. Он даже про «что-то не так» забыл. Но быстро вспомнил. Поскольку вдруг понял, что неправильное вздутие на голове, в просторечии именуемое шишкой, было связано с озадачившей его неправильностью чего-то ещё, более важного.