После завтрака в небольшой комнате Мате садился за письменный стол, а я отправлялся бродить по селу.
Не подумайте, что я так просто ходил, ворон ловил.
Нет. Белики — довольно большое украинское село.
Пройдусь, бывало, по селу, в сельсовет, в кооперацию зайду. По базару поброжу.
С людьми поговоришь и к крестьянским разговорам прислушаешься.
В Беликах я однажды услыхал такой рассказ:
«Человек подати уплатил, а квитанцию потерял где-то. Писарь, хапуга, узнав, что документ потерян, вздумал второй раз содрать с бедняка деньги. Вызывает его и говорит:
— Платите налог!
— Да я уже уплатил! Ей-богу, уплатил!
— Не божитесь, не грешите — немедленно платите!
А человеку улыбнулось счастье: нашел потерянную квитанцию.
— Посмотрите, — просит, — как здесь написано: уплачено или не уплачено?
Писарь взял квитанцию, надел очки и говорит:
— Да! В очках лучше видно. Уплатили…
Крестьянин перекрестился и, легко вздохнувши, промолвил:
— Дай боже, чтобы верхние глаза жили да поживали, а нижние хоть бы и сразу повылазили».
Мате Залка украинский язык знал хорошо.
Я рассказал ему эту историю, и он от всей души посмеялся…
Слышали бы вы звонкий смех этого жизнерадостного человека — и сами бы засмеялись.
На литературных вечерах мы часто выступали вместе. Читая юморески, я умышленно останавливался, чтобы насладиться звонким смехом моего друга.
Незадолго до обеда мы шли прогуляться. Ходили по степям, по лугам…
Мате Залка всегда подчеркивал сходство украинской природы с венгерской. Он очень тосковал по родной Венгрии.
В одну из таких прогулок Мате Залка признался:
— Бела Кун и я решили поехать на родину, в Венгрию. Эх, Олесь! Растерзанная Венгрия стонет, придавленная империалистическим сапогом. И мы все время рвались туда — туда, где кипела борьба, где презренные слуги фашизма терзали родную мать-отчизну.
На этот раз нам не повезло. Фашистские псы пронюхали о нас. Ехали мы за границу порознь — этого требовала конспирация, и я потом получил грустную весть: моего верного товарища Бела Куна в Вене схватили австрийские жандармы. Сатрапы Хорти требовали от австрийского правительства выдать деятеля международного рабочего движения Бела Куна, но под натиском массовых рабочих демонстраций Бела Кун был освобожден из-под ареста. Мне все же удалось пробраться в Венгрию, где я и начал налаживать связи с подпольными революционными ячейками.
Политическая атмосфера в стране — ужасная. Псы кровавого режима Хорти каждого прогрессивного человека хватали и жестоко пытали. Скажи вольное слово — замучают; если бы на рот можно было надеть железный замок — надели бы! Хотя лакеи фашизма и замки надевали, и рты людям зашивали.
И на мой след хортиевская жандармерия напала. Друзья посоветовали на некоторое время выехать из Венгрии. Знакомыми тропинками на коне пробрался в Чехословакию.
Немало стран проехал, прежде чем попал в Советский Союз. Вот и Эстония. В одном из киосков вижу — в хортиевской газете мой портрет, накрест перечеркнутый, а внизу подпись: «Государственный преступник Мате Залка объявлен вне закона. Кто поймает, того ждут высокие награды: чины, ордена и банковские чеки».
А я думаю — ловите! Недалеко то время, когда венгерский народ возьмет за горло господ-палачей и над родной Венгрией засияет светлая заря свободы.
Выдающийся писатель, борец за счастье людей, за счастье трудящихся, коммунист Мате Залка мечтал и верил в то счастливое будущее, которое пришло теперь на его родину.
Не раз и не два Мате Залка гостил в моем доме.
Желанным, дорогим гостем Мате Залка был и для полтавских рабочих и служащих.
С радостью и воодушевлением встречали его железнодорожники, печатники.
Позже нам пришлось выступать в совхозах, колхозах.
В Полтаве организовали бригаду писателей для поездки в районы.
Мы пригласили Мате Залку возглавить бригаду. Чуткий Мате с радостью откликнулся.
Администратором бригады единогласно утвердили молодого тогда журналиста Александра Михайловича Дунаевского.
Незабываемые встречи состоялись с рабочими Карловского механического завода, на сахарном заводе имени Октябрьской революции, на предприятиях города Краснограда, в отдаленных совхозах и колхозах.
Выступали и в залах с электрическим освещением, и при керосиновых лампах.
Во вступительном слове Мате Залка кратко, но убедительно рассказал о большой воспитательной роли советской гуманистической литературы.