Он принялся рассматривать ружье и бросил на нее веселый взгляд поверх своих очков, хотя в этой ситуации ему вряд ли было до веселья.
— Так, с этим понятно. — Элиза выдернула ружье из его рук. — Предоставьте это мне.
— А что... — архивариус прокашлялся, — что, если снова возникнет ситуация, как вчера вечером?
Твердо сжав его руку, она посмотрела ему прямо в глаза.
— На этот раз никто из нас не может отступить. Никто!
Он коротко кивнул — единственный ответ, которого она ожидала. И все же они не могли позволить себе быть угрюмыми. Спускаясь вниз по лестнице мимо картин в золоченых рамах и висевших на стенах охотничьих трофеев, Элиза усилием воли заставила себя мило улыбнуться.
—Давайте, Велли, — прошипела она, дергая его за руку. — Постарайтесь не выглядеть так, будто вы идете на виселицу.
Улыбка, которую он надел на свое лицо, посрамила бы лучших актеров с Друри-Лейн. «Ох уж эти ваши театральные таланты, Веллингтон», — подумала Элиза и тут же вспомнила про Гарри.
Нет, она не должна снова повторить свои ошибки.
Тик... так... тик... так...
Казалось бы, такая простая вещь — часы. Но стоит эту простую вещь разобрать — будь то карманные часы из жилетки или сам Биг Бэн, — и она уже оказывается абсолютно не простой. Колесики. Зубчики. Пружинки. Множество разных деталей. И только когда они собраны вместе и встали каждая на свое место, стихия времени оказывается разбита измерением секунд, минут и часов. Попытка проследить его ход удивительна, но тем не менее совершенно бесполезна.
Доктор Бэзил Саунд расцепил сомкнутые пальцы и обратил внимание на висевший на стене календарь. Дни. Месяцы. Годы. Задержав взгляд на сегодняшней дате, он улыбнулся, но затем его снова настигла та же навязчивая мысль. Скрип стула напомнил ему, что он не в том возрасте. Уже не в том. В конечном счете, расцвет на третьем и четвертом десятке лет его жизни оказался уже в прошлом. Сейчас у него были редеющие волосы и походка человека опытного, мудрого и знающего.
По крайней мере, он сам себя так воспринимал.
Тик... так... тик... так...
«Отвратительные часы», — подумал он. Неужели человек с такой увлеченностью стремился отслеживать ход времени только для того, чтобы свести эту грандиозную задачу к измерениям, которым детей учат в школе?
Доктор Саунд вынул свои карманные часы и со щелчком открыл крышку. Взгляд его забегал между своими часами и часами на каминной полке. «Отстают», — подумал он, пересекая комнату, чтобы устранить неточность. Откинув стекло, закрывавшее циферблат, доктор Саунд передвинул минутную стрелку на два деления вперед. Если бы это только было правдой, что время может замедляться, что его течение можно легко изменить одним жестом! Любое течение несет в себе энергию, а энергия времени была безошибочной. Нет, течением времени так манипулировать нельзя, но все же это течение, поток, похожий на воду; а эти потоки можно направлять, фокусировать их энергию и использовать ее для складывающихся ситуаций. В конечном счете, именно так действовало министерство.
Еще дважды проверив и убедившись, что время на обоих часах выставлено правильно, доктор Саунд собрал свою сумку и, бросив последний взгляд на ее содержимое, плотно закрыл ее на защелки. Еще раз посмотрев на день календаря, он удостоверился, что сегодня действительно суббота, а это означало, что весь офис находится в его полном распоряжении. И лифт тоже будет полностью его — как и сегодня утром.
Он закрыл дверцу лифта и, переведя ручку машинного телеграфа в положение «Архив», начал спуск. Двигатели и лебедки медленно опустили его в самый низ здания, и напротив выхода показался небольшой каменный коридор, заканчивавшийся тяжелым металлическим люком. Когда доктор открыл эту скрипучую дверь, окружавшая его тишина рассеялась, нарушаемая только постоянным гулом министерских генераторов и звуком его собственных шагов.
На каменной лестнице он задержался. Оба его агента отсутствовали, но затем он усмехнулся: трудно было рассчитывать, что они будут здесь, — наступил уик-энд.
Он вспомнил газетные новости дня предыдущего — большинство из них касалось ужасной постановки оперы Верди «Макбет», и с этим он подробно знакомиться не стал. Как и Элиза Браун, он не любил все эти вопли итальянских див, так что яд критических статей по поводу вечернего спектакля был ему неинтересен. То, что он искал в газетах, к его большому облегчению, там отсутствовало. Никаких необъяснимых беспорядков на улицах. Никаких разрушенных домов. Ничего такого, что могло бы указывать на след его агентов.