– Папа… – шепнула она, взяв меня за руку, – скажи одну вещь: разрешено ли упоминание в пьесе о Третьем Рейхе?
Я нахмурился.
– Смотря, в каком контексте: если ты сравниваешь, то нет. Если ставишь в хороший пример – нет. Если в плохой – да. А вот если действие происходит в этот период, то точно нет. А что?
– Ну, там идёт как плохой пример.
– Что ж, вероятно, что твоё произведение не сожгут.
– А можно ли поднимать провокационные темы?
– Это, смотря, какие.
– Например… ну, тяжёлые рабочие условия, которые происходят в нашей стране; приведение ситуации с Рейхом…
– Ну нет! Нельзя; тем более, это уже сравнение. Напиши про что-нибудь другое, зачем писать провокации? Ещё потом оштрафуют, а будешь выпендриваться – посадят на годик-второй. Зачем оно тебе?
Она поникла, но ничего не сказал.
Когда она ушла, мы с Хедвиг отправились в спальню, и я ей рассказал об этом. Она покачала головой:
– Наша Лисл в последнее время не может молчать об этом. Она изменилась, Гоц, и во всём виноват этот её Йенс.
– Думаешь…
– А как же? Скромная молчаливая девчушка встречается с бунтарём из детского дома, у которого была уже условная за кражу, а потом попадает под его влияние. Помнишь, что он твердил о переустройстве?
– Помню, милая, помню. Он ещё тогда сказал, что хочет стать политиком.
– Ну вот. – Она легла в постель. – А повлиять мы на неё уже не можем, к сожалению. Ничего, с возрастом эта дурь выветрится из её головы.
Я прилёг рядом.
– Ты думаешь?
– Не сомневаюсь, потому что в её возрасте я была такой же бунтаркой, как и она. Все подростки такие бунтари, которые вечно ворчат, хотят что-то изменить, а потом замолкают, понимая, что это бесполезно и очень опасно. Ладно, давай поспим.
Я прикрыл глаза, при этом подумав:
«Как бы это бунтарство не зашло далеко…»
глава 3
Прошла неделя, и наступил День Отечества. Три дня выходных! Меня пригласил к себе Орэль; мы созвонились с ним по телефону:
– Приходи ко мне, Гоц, сегодня вечером; с нами будет ещё и Анселл, и Вольф…
– А Фредж?
– Ай, да ты же знаешь этого зануду! Себе дороже. А у меня патефон, несколько бутылочек коньяка, винишко… Ну?
– Хе, звучит заманчиво. Ладно, приду.
С женой я переговорил, она особо не протестовала – всё-таки, я напивался с коллегами не в первый раз.
Я вышел из дома, доехал до Зелёной аллеи – так её называли из-за большого количества парков и садиков. Дом Орэля был очень большим, белокаменным и имел три этажа, хотя Орэль жил один. Проезжаешь через главные ворота мимо охранников по дорожке, ведущей к дому; мимо большого сада с розами, фиалками и орхидеями. Подъезжаешь к крыльцу, паркуешь в сторонке машинку – и готово.
Так я и сделал. Возле крыльца уже стояли машины Вольфа и Анселла, а на самом крыльце меня встретил сам Орэль. Мы пожали руки.
– Ну наконец-то все в сборе! Пошли, они уже ждут нас.
Мы вошли в фойе с очень высоким потолком, лестницей, ведущей наверх, и расставленными бархатными диванами, на которых сидели Анселл и Вольф.
Мы начали пить. Много пить. Коньяк и вино, вино и коньяк… Вольф после второй бутылки коньяка сразу отключился и повалился на диван. Его громкий храп помешал нам, и мы поднялись на второй этаж, где располагалась маленькая гостиная с меньшим количеством мебели.
Я прекрасно запомнил этот вечер.
Орэль угостил нас конфетами, и мы быстро съели их.
– Кто тебе их привозит? – сказал Анселл. – Они, кажется, заграничные. Из Швейцарии, полагаю.
– Таких конфет точно в магазинах не встретишь, – сказал я. – Где ты их берёшь?
Он ответил не сразу:
– Это подарки.
Глаза у Анселла расширились.
– От кого, чёрт возьми? Я тоже такие хочу!
Он рассмеялся.
– От леди Ауэр.
– Да ну?! Вы встречаетесь?
– Ну да.
– А что мы про это не знаем?
Он пожал плечами.
– Вы не спрашивали… К тому же, она не любит раскрывать свою личную жизнь.
Мы играли в карты, распевали песни, ностальгировали и просто тупо смотрели в окно, пока не наступила ночь. Я и Анселл разлеглись по диванам, Орэль ушёл в другую комнату.
Я уснул мгновенно…
Я проснулся от головной боли и посмотрел на настенные часы. Три часа ночи, а за окном уже светало. Напротив храпел Анселл; его рот измазан шоколадом. Я усмехнулся и тут же поморщился.
Захотелось в туалет, и я встал. Он, как сказал Орэль, находился в конце тёмного коридора, возле лестницы, ведущей на третий этаж, и я пошёл туда. Закончив все свои дела, я направился обратно по коридору к дивану. Боль немного стихла, и голова прояснилась. Я заметил, что в одной из дверей рядом с туалетом, которая была приоткрыта, просачивался свет, и оттуда доносился храп.