Они спускались по крутым ступенькам деревянной лестницы с берегового откоса, и гавань была видна как на ладони: полукругом к воде лепились тральные склады, гаражи, мастерские.
За ними виднелся частокол корабельных мачт и антенн, а дальше начиналось море, по-осеннему тяжелое, щербатое.
Причальная стенка встретила их привычной рабочей суетой, шумом. Шагая по бетонным плитам, Захар силился выглядеть если не солидным, то хотя бы спокойным и собранным, как это подобало его теперешнему званию и возрасту. Все здесь напоминало о минувшей его лейтенантской молодости. Ноздри сладко щекотало от острого запаха тавота, металла и сырости. Поблизости громко перекликались матросы, тянувшие по земле тяжелую петлю электромагнитного трала: толстая резиновая кишка с шипением ползла по земле, точно тело огромного питона. А где-то в дальнем конце гавани пронзительно, криком раненого чудовища, надрывалась корабельная сирена.
«Триста пятьдесят четвертый» был пришвартован к пирсу вторым бортом, рядом с однотипным тральщиком. И Захар не то чтобы узнал его по номеру, а скорее почувствовал, как непостижимо родное, притягательное существо. На этом корабле он когда-то начинал свою моряцкую службу. Его силуэт с острым носом, высокой рубкой и наклоненной к корме трубой представлялся Захару едва ли не чудом корабельной архитектуры. Он мог бы по памяти нарисовать его до мельчайших деталей, до винтиков.
В первые минуты все казалось исполненным особого значения и смысла, даже стальная, протертая просоляренной шваброй палуба звучала под ногами как-то мелодично и весело, будто соло на ударных в большом симфоническом оркестре.
С появлением офицеров тотчас прозвучало три коротких звонка, что означало «прибыл командир», и раздалась команда «Смирно». Откозыряв корабельному флагу, Захар последовал за Семеном на жилую палубу, сопровождаемый любопытными взглядами моряков.
Они вошли в тесноватую, пахнущую свежей краской и туалетным мылом каюту. Каждый предмет ее скромного интерьера казался предельно суженным, зажатым переборками. Под иллюминатором вплотную к борту прижался письменный стол, слева от него — задернутая бархатным пологом койка. Около двери, за высоким шкафом-рундуком, помещался умывальник. Весь уют ограничен тем, без чего в море не обойтись.
«Вот здесь и придется жить», — подумал Ледорубов, с тоской вспомнив о своей ленинградской квартире.
Семен вкратце рассказал Захару о своем корабле, об экипаже и собрался уходить. Договорились, что с дороги Ледорубов немного отдохнет, приведет себя в порядок, а вечером Семен и Ирина будут ждать его у себя.
Оставшись один, Захар не спеша распаковал чемодан и принялся перекладывать из него вещи в рундук. Устраивался он на новом месте основательно и деловито — так, как это бывает с человеком, который после долгого отпуска возвращается к привычному для себя образу жизни. И хотя в должность его официально еще не ввели, слух о новоприбывшем помощнике командира корабля распространился довольно быстро. В каюту под разными предлогами то и дело заглядывали моряки. Захар со всеми был немногословен и сдержан, оставляя богатую пищу для всевозможных предположений относительно своей персоны.
Но служебные дела сейчас не имели для него такой важности, как предстоящая встреча с Ириной. О ней он думал все время, пока собирался в гости, и не мог уже не волноваться, как это случалось с ним в первую пору их свиданий. Теперь ему было особенно совестно за то, что он когда-то обманул ее… Впрочем, как полагал, времени утекло достаточно, чтобы не помнить прежней обиды. Ледорубов знал, что у Семена сложилась хорошая семья, подрастает сын. Захар от души радовался за своего друга, хотя и не мог не испытывать к нему тайной зависти. Они оставались старыми, добрыми друзьями, и нынешним вечером, как думал Захар, им найдется что вспомнить…
Настало время отправляться в гости. Только Захар собрался надеть плащ, как дверь широко распахнулась и на пороге появился здоровенный, едва ли не двухметроворостый, старший лейтенант. На его открытом, плоском лице играла широкая, обезоруживающая улыбка.
— Ну, наконец-то! Здравствуй. А то заждались, — утробно прогудел верзила с таким довольным, радостным видом, точно встречал старого приятеля. — Я механик Зубцов, а попросту — Сашка. Давай знакомиться.
Захар, озадаченный столь бурным натиском, протянул руку и сдержанно отрекомендовался.
А механик рокотал без умолку.
— Теперь у меня, старшой, гора с плеч. Ты понимаешь, какая штука? Курсовые задачи идут полным ходом, своих дел невпроворот, а тут еще все хозяйство за помощника тянуть приходится. Чуть что — мне по шее, тоже за двоих. — Он рассмеялся раскатисто и гулко, довольный своей шуткой. — Трудненько быть в твоей должности, сам испробовал. Принцип на флоте железный: если корабль передовой, — значит, хороший командир, а если корабль хреновый — помощник никуда не годится. Плохих командиров, как известно, не бывает. Так уж пусть я лучше останусь механиком! А? — И он снова зарокотал, отмахиваясь ручищами, — мол, ну вас всех, уморили.