Конечно, я передал королю слова Саддама, что именно Фахд, больше чем кто-либо другой из арабских лидеров, может сыграть ведущую роль в урегулировании кувейтского кризиса, а также предложение провести иракско-саудовскую встречу. Чувствовалось, что король не хотел принимать решение, что называется, «с колес». Сказывалась (да и не могло быть иначе, особенно в условиях пребывания американских войск на территории Саудовской Аравии) тесная координация между саудовцами и американским руководством. Но Фахд выступил за продолжение нашей миссии и сказал, что направит послание президенту СССР с размышлениями о ситуации с учетом подробной беседы с нами.
Министр иностранных дел Сауд аль-Фейсал передал пожелание эмира Кувейта встретиться с представителем президента СССР. Во время ввода иракских войск в Кувейт эмиру удалось бежать из подвергшегося штурму дворца и перебраться в Саудовскую Аравию. Саудовцы сказали, что королевский самолет может доставить нас в Таиф, недалеко от которого в отеле «Шератон» разместилась временная резиденция эмира.
Заинтересованность саудовцев в нашей встрече с руководителем Кувейта была очевидной. Эта встреча была важна и для нас — она давала возможность узнать непосредственно от кувейтского руководителя о его отношении к политической активности СССР — ведь по вполне понятным причинам Кувейт, больше чем кто бы то ни было, придерживался жесткой линии, считал необходимым применить силу против Ирака.
На аэродроме в Таифе нас ждал министр иностранных дел Кувейта. В машине он рассказал о трагической судьбе населения этой страны, в том числе его родственников, оказавшихся в оккупации, — одни погибли, а о других он ничего не знал.
Эмир Кувейта встретил нас тепло и никоим образом не проявил сомнений в целесообразности попыток нащупать политический выход из лабиринта. Таким образом, беседа в отеле «Шератон» еще с одной позиции подтверждала правильность избранной линии.
В мыслях я возвращался к встречам с лидерами тех арабских стран, которые участвовали в антииракской коалиции. Конечно же беседы были разные. Но сложилось впечатление, что все они, испытывая острые антисаддамовские чувства и поставив своей целью осадить его, а возможно, и покончить с ним, всегда думали о том, что Ирак — арабская страна. И в этом плане как бы существовал «резерв» в их позициях в пользу политического, мирного урегулирования.
Мы вылетели в Москву 30 октября. Совершили промежуточную посадку на аэродроме Ларнака на Кипре. Встречал нас министр иностранных дел Республики Кипр. Недалеко «под парами» стоял небольшой вертолет. Министр передал просьбу президента Кипра Василиу «подлететь к нему хотя бы на короткое время».
— Кипр, — сказал Василиу, — готов предоставить свою территорию для встреч, в том числе конфиденциального порядка, если они будут нужны, чтобы попытаться отодвинуть угрозу войны.
После моего возвращения в Москву Горбачев позвонил Бушу и сказал ему о готовности еще раз направить своего представителя в Багдад. Положительная реакция на предложение Горбачева прозвучала в выступлении Буша по радио. Но через несколько часов был приглашен в Государственный департамент посол СССР, и ему сказали, что США не возражают против поездки в Багдад советского представителя, однако лишь для того, чтобы еще раз сказать Саддаму Хусейну: «Уходи из Кувейта».
И все-таки война
Между тем ставка на войну как средство разрешения конфликта в зоне Персидского залива была сделана. В 2.45 ночи 17 января меня разбудил телефонный звонок. Горбачев сказал:
— Язов, Бессмертных и Крючков уже в пути в Кремль, выезжай и ты. — Потом он пояснил: — Только что госсекретарь США позвонил домой министру иностранных дел СССР Бессмертных, и сообщил, что военные действия начнутся через считаные минуты.
Как и следовало ожидать, война началась с мощных ударов с воздуха. Сначала на аэродромы, радиолокационные системы Ирака обрушились ракеты, направленные с американских кораблей, находившихся в Персидском заливе, потом пошли в атаку бомбардировщики, в том числе «Стелс».
Представляется, что Хусейн до последнего времени все-таки исходил из того, что «многонациональные силы» не начнут военные действия. Это был еще один его просчет — может быть, фатальный. Мне рассказывали, что С. Хусейн прямо накануне войны заявил в своем окружении: «Я говорю вам, что Советский Союз запугивает нас неизбежностью удара — события идут по другому сценарию».