Джованни потянулся на постели, разминая затёкшие от сна члены, и уставился вопросительно на Лучу, потревожившую только-только окрепший сон. По испуганному взгляду девушки он уже понял, что на пороге появился гость:
— Кто? Мавр?
— Мальчик! — пискнула Луча, смущаясь и отворачиваясь при виде наготы Джованни, приподнимающегося с постели и откидывающего в сторону покрывало. — Ваша одежда! — девушка подхватила с табурета камизу и, стараясь не оглядываться, протянула Джованни.
— Ну, Луча, — её волнение передалось и флорентийцу, — будто не в борделе работаешь! Давно пора утратить стыд. Я поговорю о тебе с Финой, пусть смягчится и переведёт служанкой в гостиницу. Раз ты до сих пор не привыкла — это место не для тебя.
— Спасибо, господин, — Луча чуть не расплакалась от счастья.
«Творю добро, пока ещё имею власть, — Джованни горько усмехнулся своим мыслям. — Что понадобилось аль-Мансуру, раз он послал Али? Хотя чего еще мавру желать от меня, кроме удовлетворения собственных потребностей тела? Проклятье! Я опять принимаю себя лишь как шлюху».
Он спустился вниз. Али недвижимо стоял в полутьме под сводами приёмного коридора рядом с входной дверью. Мальчик протянул Джованни свёрток с одеждой:
— Хозяин дарит тебе наш халат и рубашку. Приказывает подготовиться и ждать его, когда будет совсем темно.
— Он не сказал — приготовить постель? Или принесёт с собой шкуру? — съязвил Джованни, принимая подарок из рук Али.
В чёрных глазах мальчика скользнуло понимание, но он постарался затаить его под длинными ресницами и отвёл взгляд:
— Нет, только встретить его, как нужно. В этой одежде, — Али выделил голосом свои последние слова и стал спиной продвигаться в сторону двери. Джованни помог справиться ему с тяжелым засовом и выпустил наружу.
«Рад был увидеть! — слова застряли глубоко в горле. — Или не рад? Я не хочу тебя видеть, слышишь, аль-Мансур! Никогда!» — немым криком пронеслось над крышами домов в сторону марсельского порта. Джованни изо всех сил хлопнул дверью и прижался лбом к холодной железной обшивке. Сведённые судорогой пальцы впились в жесткое дерево, пытаясь оставить след. Ловушка, расставленная Хуаном Понче, всё ещё держала крепко, с каждым разом заставляя увязать глубже в душном болоте страхов. Лишь двое свидетелей знали, как закончил свою жизнь арагонец, но и их голосов было бы достаточно, чтобы привести Джованни на эшафот за убийство.
***
В этот вечер отпирать клиентам осталась Луча. Джованни, вымытый до блеска и облаченный в иноземную одежду, сидел на табурете на внутреннем дворе, ожидая и пытаясь найти сострадания у Фины. Глаза мадам были светлыми, а руки заняты плетением. Флорентиец не сомневался: предложи сейчас мавр ливр, Фина сама бы ждала его под дверью с радостной улыбкой, а так — ей приходилось только разделять хмурый вид Джованни, причину которого она не понимала и лишь надеялась на скорое возвращение Антуана, которое быстро устранит проблему в лице Джованни из её дома.
Четверо посетителей, пришедших один за другим, сдвинули Фину с места и она исчезла в темноте и слышимых неясных стонах, опутавших дом. Масло в лампаде почти прогорело, и Джованни пришлось подняться, чтобы заправить светильник заново. В этот момент в отпертую Лучей дверь и проскользнула чёрная фигура мавра. Он был один и без своей колдовской шкуры. Джованни поднёс тусклый огонёк в железном обруче ближе к лицу, давая себя рассмотреть.
— Ты не надел халат… — проронил мавр, вместо приветствия.
— Мне жарко, — с нескрываемым вызовом ответил Джованни и повернулся к нему спиной, указывая путь к той комнате, где он сейчас обитал.
Однако терпенье аль-Мансура оказалось не безграничным: вступив на полутёмную галерею, с которой вели двери в комнаты, он прижался к Джованни телом, впился жарким поцелуем в затылок, распутывая пальцами завязки и почти спуская рубашку с плеч. Флорентиец дёрнулся от неожиданности и чуть не выпустил лампаду из рук.
— Давай дойдём, — прошипел он сквозь сжатые зубы и двинулся вперёд. — Там и поговорим.
В его комнате горела еще одна лампада, Джованни пропустил аль-Мансура вперёд и тщательно запер дверь, обернулся и, пройдя мимо, поставил свой светильник на короткий стол у простенка, разделявшего окно и плотно закрытый ставнями выход на балкон. Затем, чуть высунувшись наружу и мазнув равнодушным взглядом по стенам и крышам города, залитого отблесками света луны, закрыл ставни на окне. Обернулся.
Аль-Мансур стоял у кровати. Его причудливая шапка была размотана, и ворох ткани лежал на табурете. Тук. Тук. Он снимал с рук кольца, которые с глухим стуком падали на низкий стол рядом с кроватью. Тень мавра, освещенного стоящей рядом на фигурных ножках большой лампадой с толстой свечой, заполняла почти всё пространство комнаты.
Джованни внезапно заметил, что светильник, принесённый им, потух. Он поёжился будто от холода, стало страшно. Он не мог понять настроения аль-Мансура, бескрайнее равнодушие отражалось у того на лице. Мавр не смотрел в сторону флорентийца, лишь задумчиво вертел в пальцах последнее кольцо, оставшееся неснятым.
Собрав волю в кулак, Джованни храбро сделал шаг вперёд и остановился:
— Аль-Мансур! — он громко окликнул мавра, заставив повернуть голову. — Ты понимаешь, что я сейчас могу забыть о слове, чести, клятве, данных обещаниях и просто сказать «нет»? Я на своей земле. Не боюсь ни смерти, ни пыток. Я — не шлюха, и мне нет нужды подставлять свой зад и ложиться под тебя. Я откажусь от Болоньи. Зачем? Меня примут и в Париже, и в Монпелье. У меня есть свидетельство нотария — это уважаемая профессия везде. Я не умру от голода, даже если останусь совсем один. Зачем ты мне? Зачем я тебе? Я уже задавал свой вопрос, но получил в ответ лишь смутную легенду. Ты удерживаешь меня угрозами, не давая взамен ничего, кроме страха.
— Подойди, — мавр махнул рукой, призывая к себе. — Ближе!
Джованни предусмотрительно остановился в шаге от него и встретился глазами.
— Разве, — продолжил аль-Мансур, — избавление от страха — не бесценный дар? У вас даже великие праведники всё равно боятся гнева вашего Бога. Ты странный. Будто не боишься, но главный страх внушают тебе люди и их слова. Страх удерживает тебя даже в желаниях. Как сейчас! Знаешь, что можем вместе получить удовольствие, но отрицаешь это и боишься!
— Мне неприятно то, что следует за удовольствием, — признался Джованни, пытаясь осмыслить слова мавра. Он попытался вернуть распахнутый ворот рубашки обратно на плечи, но потерпев неудачу, просто сложил руки на груди.
Щека мавра дёрнулась, и он усмехнулся:
— Когда я начинаю называть тебя не возлюбленным, а рабом или товаром? Это же всё — слова… — Аль-Мансур с укоризной покачал головой и повернулся в сторону ставней балкона, будто что-то услышал или заметил. Джованни неосознанно последовал за его взглядом и через мгновение оказался прижатым к стене.
Пальцы аль-Мансура медленно сжимались на горле флорентийца, перекрывая воздух и погружая в тёмный мерцающий омут, а потом расслаблялись, возвращая вновь в сознание. Он играл. Джованни схватился обеими руками за его руку, пытаясь оторвать мавра от себя, но только еще быстрее растрачивал силы, оставшиеся на хриплый вздох. Его охватил страх, мавр смотрел ему в глаза не мигая, и ничто, кроме ледяного спокойствия, не отражалось на его лице.
«Он же меня спас! Я не верю, что сейчас он захочет меня убить!» Тело превратилось в мягкий воск, готовый сползти по стене единой большой каплей, отпустив на волю душу. «Мерзавец!» — беззвучно взорвалось в голове, расплёскивая во все стороны яростные и жгучие ошмётки гнева. Джованни заставил себя разжать сведённые судорогой пальцы, опустил руку вниз, а затем резко выпростал ее вперёд, сильным толчком ударив аль-Мансура в пах, захватил в ладонь его налившиеся кровью яйца сквозь ткань длинной камизы и сжал, сминая из последних сил.