Халил выгибался навстречу бёдрами, тяжело дышал, широко раскрыв рот, чтобы не проронить ни единого стона. Все мышцы его тела были сейчас напряжены в благодатной неге получаемого удовлетворения. Пальцы Джованни скользили по низу живота, вдоль боковых выемок, где проходят кости таза, соединяясь затем на лобке. Защемления кишок не было, только в одном месте сочленения были более мягкими и требующими укрепления повязкой и припарками из дубовой коры или перетёртым с солью капустным листом с добавлением уксуса. Халил выплеснул семя, покрывшись испариной, и невнятно прошептал благодарность. Флорентиец почувствовал в сердце немного сожаления, что завершил свои ласки так скоро, а не заставил восточного раба постонать подольше — до полной утраты разума.
Эта ночь, как и последующие, не принесла желанного отдыха. Халил стойко переносил боль, многократно усиливающуюся, стоило только ему пошевелиться в объятиях Джованни, полулежащего рядом и, подобно мягкой подстилке, принимающего на себя груз тела.
***
Все оставшиеся дни путешествия Джованни даже не хотел брать в голову, на каком жире была составлена мазь кормчего «Святого Януария»; потом, правда, осторожно расспросил, перед самым прибытием в Пизу, записал состав и убедился, что был прав в том, что не стал объяснять своим спутникам её свойства, и на следующий же день добавил в неё крошки благовонного ладана. Осторожно наносил на кожу, размазывая и втирая, а затем прятал горшочек в глубине лекарской сумки.
В сердце Джованни постоянно жил страх, что Халил может с собой что-либо сотворить, поэтому флорентиец и принял решение проявить суровость, и даже в чем-то жестокость, скрыть свою жалость при виде немощи. Точно так, как поступал с ним Михаэлис, заставляя в насильственных трудах бороться со своим недугом. Хотя в тайне и понимал, что таким отношением доставляет мучения им обоим.
Халилу же пришлось пережить телесный стыд за то, что мочиться приходилось в подставленный между бедер сосуд из-под вина, и опорожнять кишки, когда Джованни опускался на колени позади и крепко поддерживал за талию. Сидеть, широко расставив ноги, и наклоняться вперед, чтобы укреплять спину. Повторять бессчётное количество раз, до хрипоты, чтобы запомнить: «я иду, ты идешь, мы идем» или «я существую, ты существуешь, мы существуем». Покорно и откровенно подставлять тело под влажную тряпицу, а волосы под густой гребень. На четвертый день Халил не выдержал:
— Почему ты не избавишься от меня? Я не понимаю. Я больше не приношу тебе радости, ты мучаешь себя, избегаешь поцелуев, обнимаешь, затаив холод в груди.
Джованни внезапно осознал, что перестарался в своем желании показать себя суровым хозяином, которого не волнуют стоны и мольба. Однако, в отличие от Халила, он в своё время верил, что все испытания, которым подвергал его Михаэлис, принесут благо, и он вновь обретёт здоровье. Флорентиец положил свои ладони на спелёнутые предплечья своего спутника, нежно погладил. Почувствовал волнение в теле, утонув в созерцании облика, желанного взгляду и невыраженным поцелуям. Две живых забронзовевших на солнце спелых виноградины, с которыми можно было сравнить словами поэтов цвет и выражение глаз Халила, смущенные чтением противоречивых откликов тела флорентийца, пытливо требовали ответа.
— Не хочу, чтобы ты решил, что я забочусь о тебе из жалости. Я твёрдо знаю, что не успеет закончиться лето, как ты вновь обретешь силу в руках, но нужно терпеливо трудиться, а ты решил, что твоя смерть — наипростейший способ избавиться от мучений. Нет! Ты не обуза мне, Халил! Я рассуждаю так: все трудности, с Божьей помощью, можно преодолеть, как и вылечить твою болезнь. И ты будешь рядом, когда мы ступим на твердую землю, помогать по мере своих сил. И не забывай о моем желании, — Джованни решил разбавить некоторой долей веселья свою суровую речь и улыбнулся, чувствуя, как откровенность беспрепятственно слетает с его языка. — Я все еще хочу почувствовать тебя изнутри своим членом, увидеть, с какой страстью ты можешь отвечать на мои ласки и стонать от удовольствия подо мной. Трахаться можешь? Значит, почти здоров! — Халил опустил голову, пряча свой взгляд и заливая щеки стыдливым румянцем. — Много лет назад меня не спрашивали, хочу ли я — это было платой за лечение. Мой ответ был неважен. Но я всё же решусь задать такой вопрос: скажи мне от своего сердца — ты согласен?
Их губы встретились на половине пути друг к другу, так и не решаясь на глубокий поцелуй. Над «Святым Януарием», подплывающим к уже хорошо различимым каменным башням Порто Пизано [1], светило яркое солнце, и тайна, предназначенная для луны и звёзд, скрылась в радости улыбки и переливчатом звоне колокольчиков смеха. Или так показалось?
***
[1] Пиза в 1318 году находилась в торговом упадке, побережье контролировалось Генуей, а с другой стороны давила Флоренция, с которой была общая река Арно.
Город Пиза не находится на побережье, а стоит на реке Арно. На побережье в месте выхода реки в море был построен Порто Пизано — просто порт, а оттуда на галерах или на более мелких кораблях можно было подняться вверх по реке к самому городу Пиза.
Роковой для Пизы стала битва при Мелории 6 августа 1284 года, когда у маленького песчаного острова к югу от порта она потерпела поражение от генуэзцев. Пять тысяч пизанских моряков были убиты, еще тысяч семь оказались в плену в Генуе. Город обезлюдел, а в Порто Пизано разрушены все три башни, обозначающие гавань, а земля посыпана солью.
Следующим поворотным событием стала битва при Монтекантине (посредине пути между Флоренцией и Пизой) 29 августа 1315 года с флорентийцами и неаполитанцами. Обе стороны понесли достаточно тяжелые потери.
========== ЧАСТЬ IV. Глава 1. Не спрашивай! ==========
От автора: я переписал в предыдущей главе одну реплику Халила, сместив акценты. Мои герои разные по способу мышления, и я хочу это показать. Джованни родился свободным человеком, принимает решения сам за себя, любое стороннее давление воспринимает как несвободу или подавление воли. Подчиняется, но только прямому физическому насилию или сильному психологическому (страху). Али также родился свободным, но для него власть отца (покровителя) превыше всего, он настроен подчиняться старшему, но при этом имеет свободу на суждения. Его личное пространство достаточно широкое: на толпу поглазеть и в камешки поиграть. У Халила иная ситуация: у него никогда не было права на проявленное личное — желания, суждения, чувства. От его мнения (здоровья, настроения) никогда ничего не зависело. Именно на этом, забегая вперёд, его «ловит» аль-Мансур, пообещав отнюдь не физическую (юридическую) свободу, а «корабль» (корабли), то есть место, где Халил сможет беспрепятственно «выпустить» своё личное.
***
Толстые канаты натянулись, удерживая судно ближе к пристани Порто Пизано. У одного борта уже нетерпеливо столпились бывшие пассажиры, готовящиеся ступить на твёрдую землю, а затем вновь погрузиться в лодку и добраться до города. На Джованни внезапно накатила усталость, и он прикрыл глаза. Это плавание на «Святом Януарии» далось слишком тяжело, а последние дни вспоминались будто блуждания в тумане: бессонные ночи, болезненные раны, протухшая вода, страхи и беспокойство за спутников, не выпускавшее сердце из железных тисков ни на мгновение. Как же хотелось, чтобы все тяготы закончились и наступило, пусть и временное, послабление! Даже та радость, которой одарил Халил, ответивший поцелуем на поцелуй, казалась теперь бледной тенью угасающего пламени. Найти место для удовлетворения своей страсти было несложно, но внутри всё возмущалось и восставало против того, чтобы поступить с новым любовником, как со шлюхой. Любовный напиток хотелось пить медленно, пробуя заново, вновь и вновь, распознавая весь букет вкуса с каждым новым глотком.
Джованни приоткрыл веки и скосил взгляд на своих «слуг». Они представляли собой жалкое зрелище: сгорбленный Халил с рассыпавшимися по плечам и склеившимися прядями черных волос, подсеребрёнными морской солью, одетый в бесформенный длинный халат с пустыми рукавами, скрывающий сложенные на груди руки, и запуганный мальчик с тёмной кожей, цепляющийся за одежду своего старшего товарища. Окончание пути сказалось на их умственном состоянии не с лучшей стороны, породив страх в сердцах и сделав беспомощными. «Найти еду, найти ночлег, отвести в баню», — Джованни мысленно перебрал всё то, что ему необходимо сделать. Будь он в одиночестве — закинул бы суму на плечо, купил бы свежий хлеб и жареную колбасу прямо на пристани, подставил бы кружку водоносу, а затем быстрым шагом направился в знакомый постоялый двор или в цирюльню. Флорентийцу привиделись свежие простыни, пахнущие горьковатыми травами, и мягкая постель, в которую он бы с наслаждением улёгся, ощутив спиной блаженство, потянулся, затем медленно расслабил мышцы, погружаясь в сон, словно в тёплую, наполненную водой до краёв, лохань.