Когда чертежи уже были готовы и началась постройка первой опытной машины, у Горбунова случились какие-то семейные дела, встретил он женщину – Шуру Шабан… и перестал регулярно ходить на завод. Гудков возился на производстве, но ко- му-то ведь нужно было подписывать техническую документацию, представлять самолет на комиссию и на испытания. Собрались все начальники бригад к директору завода и стали решать как быть. Эскин спросил:
– Как вы считаете, кого можно назначить главным конструктором?
Все согласились, что, конечно же, Лавочкина. Гудков занят второстепенными делами, а Горбунов на работу не ходит. Эскин доложил это мнение в наркомате. Собрали коллегию и назначили Лавочкина ответственным конструктором. Не главным конструктором, а человеком, который будет возглавлять работу и представлять самолет на летные испытания.
И вот первая машина готова. Она отличалась превосходной отделкой – весь самолет был покрыт лаком и отполирован до блеска. В густо-вишневую поверхность можно было смотреться, как в зеркало. Технари быстренько окрестили машину «роялем».
Как только стало известно, что какие-то три главных конструктора строят цельнодеревянный истребитель, используя необычный новый материал, Сталин, а он был очень недоверчив, решил лично посмотреть дельта-древесину, убедиться, что его не «надувают». Вызвали Шахурина (наркома), Яковлева (его заместителя) и Лавочкина. Семен Алексеевич собрал разные детали из дельта-древесины и поехал к Сталину. Разложил все на столе и стал докладывать, что материал по своей прочности не уступает дюралю, не горит…
А Сталин чего-то все ходил по своему громадному кабинету, и Лавочкину показалось, что он ничего не слушает. Через некоторое время Сталин подошел к своему столу, набил трубку, распалил ее, взял одну из деталей, принесенных Лавочкиным, с заостренной, тонкой частью, сунул ее в трубку и стал, как паровоз, пыхать. Потом вынул, стряхнул пепел, посмотрел – действительно не горит.
Но не этот эпизод лег в основу отношений Лавочкина и Сталина. Несколько раньше, буквально через несколько месяцев после начала войны, главный инженер ВВС, докладывая состояние дел на фронте, отметил, что ЛаГГ-3 отличился своей живучестью. Сталин прервал доклад и спросил:
– Товарищ Лавочкин, как это вам удалось сделать такой живучий самолет?
Семен Алексеевич встал и говорит:
– Да мы ничего такого специального не делали, это так само получилось.
Закончилось совещание, подошел Шахурин:
– Эх ты, шляпа ты. У тебя был такой шанс проявить себя, понимаешь… Говорил бы и говорил, что вы там делали. Если бы Сталин задал такой вопрос Яковлеву, он бы полчаса рассказывал – какие они умники. А ты – шляпа!
Вот это обстоятельство, что Лавочкин показался Сталину очень скромным человеком, не карьеристом, зародило у Сталина какое-то доверие и к конструктору и к самолету.
После того, как первую машину построили, обнаружилась масса самых разных замечаний, которые требовалось устранить. Доведенный до летной кондиции самолет назвали «дублер». На самом деле это была все та же первая машина. К этому времени меня уже назначили ведущим инженером по ней.
И-301 перевезли на Центральный аэродром, отвели ему место в ангаре. Назначили нам для испытаний очень хорошего летчика – Василия Андреевича Степанчонка. Он уже готовился к первому полету, но тут, как на грех, произошел непредвиденный случай.
В один из дней на аэродроме мы готовили И-301 к первому полету. Погода выдалась неважная – от ангара не было видно конца полосы. А чтобы Лавочкину не ездить каждый раз на аэродром, мы договорились, что я буду ему звонить – состоится полет или нет. Я позвонил Семену Алексеевичу, доложил, что видимость плохая и Степанчонок летать сегодня не советует. Пока я ходил звонить, к самолету подошли какие-то два человека, довольно скромно одетых, в пальтишках, в кепочках, небольшого роста. Подошли к Степанчонку:
– Вы летчик этого самолета?
– Да.
– Почему не летаете?
– Как почему? Погоды нет.
– Ну как же, погода хорошая.
– Раз хорошая, тогда садитесь … и летите сами! – обложил их Степанчонок.