– Не сейчас! Я скажу, когда.
Веденеева затаилась возле дома. Вокруг не было ни души – в такое позднее время и такую погоду большинство жителей маленького российского городка сидели дома. Эмма знала, что момент ее появления в этом месте и времени специально подобрали так, чтобы в переулке никого не оказалось и никто из жильцов обоих домов не выглядывал в окна. Теперь, правда, ее могли увидеть, но она ни у кого не вызвала бы ни подозрений, ни даже просто любопытства – обычная девчонка, поздно возвращающаяся домой от подружки, может, подвыпившая, раз прислонилась к стене… Это здесь вряд ли кого-нибудь удивило бы.
– Выглядывай! – скомандовала Виолетта, и студентка осторожно высунулась из-за угла. Перед ней открылась часть маленького дворика. Недалеко от дома возвышался мусорный контейнер, и к нему, пошатываясь, быстро шла сгорбившаяся женщина, прижимавшая к груди какой-то сверток. Эмму местная жительница не видела – она вообще смотрела только себе под ноги и лишь изредка чуть приподнимала голову, бросая взгляд на помойку.
Веденеева замерла у стены, не спуская с женщины глаз, готовая в любой момент, если та вдруг обернется, снова отступить за угол, став невидимой для нее. Хотя она знала, что незнакомка не обернется: Эмма уже видела то, что сейчас происходило, на экране компьютера, видела, как женщина бежала к помойке, не обращая внимания ни на что вокруг. Знала девушка из будущего и о том, что идущая к контейнеру женщина не повернет назад и сделает то, что задумала, – но почему-то теперь, следя за ней широко распахнутыми глазами из-за угла, она поймала себя на мысли, что ждет именно этого. Что та остановится, оглянется назад, а потом повернет к своему подъезду и так же торопливо побежит домой.
Но женщина не остановилась. Она добралась до мусорного контейнера, приподнялась на цыпочки и бросила туда свой сверток, после чего, все так же сгорбившись и не глядя по сторонам, двинулась обратно. Эмме потребовались немалые усилия, чтобы не сорваться с места сразу же, но она все же осталась стоять возле стены дома, не спуская глаз с помойки.
– Пошла! – крикнула вдруг диспетчер, и студентка сорвалась с места, как бегун-спринтер, услышавший стартовый выстрел. В несколько прыжков она оказалась у мусорного контейнера, а затем подпрыгнула, ухватившись за его край, подтянулась на руках и свесилась внутрь, пытаясь разглядеть что-нибудь на его дне. В лицо ей ударила сильная вонь, но девушка даже не поморщилась – не до брезгливости теперь, ее руки шарили по валявшимся внизу объедкам, тряпкам, картонным коробкам и еще какому-то мусору. «Хорошо, что его так много, почти до верха все заполнено… – пронеслось у нее в голове. – А если бы пусто было? До дна же метра полтора…»
Но тут ее пальцы наткнулась на что-то теплое, и девушка, нагнувшись еще ниже и едва не упав в контейнер, схватила найденный сверток обеими руками и прижала его к себе, а потом, отпустив его правой рукой, схватилась ею за край контейнера и прыгнула назад, готовясь упасть на спину, если у нее не получится сохранить равновесие и устоять на ногах. Но она устояла – целый год тренировок в спортзале и неделя репетиций именно такого прыжка спиной вперед с точно такого же контейнера не прошли даром.
– Приготовься! – скомандовала Виолетта, и слабый свет задернутых занавесками окон, едва освещавших помойку, сменился полной темнотой, а потом ярким светом зала, покинутого Эммой несколько минут назад.
Веденеева зажмурилась и снова пошатнулась, но и теперь смогла устоять на ногах. Кроме света, на нее обрушился еще и довольно сильный шум: кто-то из практикантов уже вернулся со своих заданий, кто-то пока ждал своей очереди, и все довольно громко обсуждали происходящее. Но внезапно все эти звуки потонули еще в одном, таком пронзительном, что он, казалось, заполнил собой весь зал, а то и весь корпус Хроноспасательной службы. Из свертка, который Эмма прижимала к себе, раздался звонкий младенческий плач.
Глава III
Если бы студентки-первокурсницы Института хроноисследований, по большей части неравнодушные к Любиму Маевскому, увидели его за этим занятием, их восторги по отношению к нему заметно поубавились бы. Но Любим знал, что в данный момент его не может увидеть никто, кроме сидящей на другом конце комнаты старой прабабушки, поэтому спокойно продолжал вытирать пыль с полок серванта и с расставленных на них многочисленных фарфоровых, деревянных и бронзовых безделушек. Самого его эта работа не беспокоила – а если бы при том еще и не требовалось поддерживать светскую беседу с хозяйкой комнаты, он вообще чувствовал бы себя счастливым, занимаясь уборкой.