— Хватит! — продолжал вопить Эйкен, едва поднявшийся на ноги, но тут же рухнувший обратно. — Прекрати это!
Пайпер попыталась проскочить мимо одного из Оленей, но его мощные рога врезались ей в рёбра и откинули назад, на Иснана, вместе с которым они повалились на пол. Он спихнул её с себя, скривившись, подумал несколько секунд, пока Фортинбрас пытался магией ограничить действия теней, и сказал:
— Так уж и быть, в качестве жеста доброй воли и как доказательство того, что я чрезвычайно щедр…
Он вздохнул, опустив плечи, и лениво поплёлся к теням. Пайпер смогла только удивлённо вытаращиться на него, когда тени никак не отреагировали на Иснана, будто не замечали его. Вместо того, чтобы преградить ему путь или попытаться проломить рёбра, они даже расступились и снова боднули Фортинбраса и Стефана. Иснан с театральной усталостью на лице прошёл мимо теней, окруживших Марселин, и оттащил её за собой, буквально впихнул в руки Стефану, которому тут же пришлось крепко обнять её, чтобы не позволить броситься к Эйкену.
— Поверить не могу, что делаю это, — проворчал Иснан, разворачиваясь.
Он прошёл мимо беснующихся теней так, будто их вовсе не было. Гилберту, пытавшегося не пойти на съеденье теням-Львам, он не помог. Николасу, прыгавшему по всей кухне с помощью магии и безуспешно прорывающегося к Эйкену, — тоже. Иснан остановился рядом с плотной завесой тьмы, изредка разрывавшейся, открывавшей Эйкена, бьющегося в истерике, и протянул руку. Несколько теней отпрянули, другие, наоборот, прильнули, словно просили ласки. Усмехнувшись, Иснан шагнул сквозь них. Пайпер напряглась всем телом, которое и так болело от усилий, прикладываемых для того, чтобы прорваться сквозь тени. Николас снова попытался прыгнуть к Эйкену и на этот раз столкнулся с огромным Медведем, сформировавшимся из черноты, в которую складывалась завеса.
Прошло не меньше половины минуты, в течение которой тени носились повсюду, как бешеные, и всячески отгоняли любого от порога, не позволяя переступить его. Один Лев цапнул Гилберта за ногу. Другой принялся гоняться за Николасом, который то исчезал, то появлялся в разных местах, один раз даже оказался на холодильнике. Марселин всеми силами пыталась вырваться из хватки Стефана, плакала и звала Эйкена, кричала, чтобы Иснан не смел причинять ему вред. Фортинбрас быстро рисовал сигилы в воздухе, но те растворялись, пожираемые хаосом.
Его появление Пайпер заметила не сразу. Поначалу совсем мелкие, чёрные песчинки кружились в воздухе и оседали на коже. Совсем скоро их стало намного больше, а потом они и вовсе исчезли, как по щелчку пальцев — исчезли вместе со всеми тенями, послушно вернувшихся на левую половину тела Эйкена.
Он сидел на коленях перед Иснаном, который положил ладонь ему на лоб, и выглядел потерянным, будто не понимал, где находится. Иснан, на лице которого озадаченность сменялась злостью, должно быть, собирался что-то сказать, но его глаза изумлённо округлились.
— Долбанные демоны, — выпалил он.
И рухнул без чувств, придавив собой Эйкена.
Гилберт соскочил со столешницы, стащил Иснана и приложил пальцы к его шее. Марселин упала рядом с Эйкеном и, плача и бормоча что-то бессвязное, начала осматривать его. Николас, утиравший кровь с рассечённого когтями Ястреба лба, выпрыгнул рядом с ними. В коридоре послышался топот ног и несколько голосов, на которые никто не обратил внимания.
Фортинбрас, положивший одну ладонь на сердце Эйкена, а другую — на сердце Иснана, выдохнул:
— Не бьются.
Глава 12. Нет путей назад
Ощущение было точно таким же, как и во время встречи с Андером, когда тот пожелал видеть Эйкена и Эйса. Но на этот раз Эйкен совсем ничего не успел сделать: ни усмирить тени, ни хотя бы предупредить кого-либо. Острая боль пронзила его сердце, и хаос, из которого состояли тени, будто с цепи сорвался. В голове звенело, в ушах шумела кровь, всё тело пылало, как если бы Эйкен вновь оказался в Башне, в доме, охваченном пламенем. Он слышал чей-то голос, — красивый, мелодичный, затянувший песнь на древнем языке, — и достаточно быстро понял, что он принадлежал Ситри. Она наградила его проклятием, и она, как недели назад, совершала нечто, из-за чего это проклятие стало сильнее — вернулось к моменту, когда Эйкен только обрёл его.