Возразить Эйкену было нечего. Как оказалось, именно Ситри наградила его проклятием, и она же не так давно напомнила о себе, из-за чего его проклятие будто бы взбесилось.
— Он — сильнее, — наконец произнёс Карстарс. На этот раз его голос звучал будто из-под воды, и Эйкену пришлось собрать всю свою смелость, чтобы подойти ближе и не упустить ни единого слова.
— И упрямее, — возразила Ситри, постучав железным когтем по подбородку.
— Это можно исправить.
— Сколько ещё тебе потребуется времени?
Тут человек, сидящий в камере, зашевелился. Он дёрнулся, будто его тело охватили судороги, и упал бы лицом вперёд, прямо на жёсткие камни, покрытые кровью и плесенью, если бы тени его не удержали. Эйкен никак не мог рассмотреть его лица: то будто бы скрывалось за размытым пятном, зато голос был ясным, полным злости и насмешки:
— Ты так уверен, что справишься?
Иснана отчего-то передёрнуло.
— Ты всего лишь упрямый мальчишка, — со снисходительной улыбкой ответил Карстарс, выпрямляясь, — жалкий смертный, чья жизнь — мгновение, не больше. Но уверяю тебя, ты можешь послужить великой цели.
Пленник что-то ответил на совершенно другом языке, и Эйкен, что сильно поразило его, всё понял. Каждое слово, и от того, сколь грязными они были, его лицо мгновенно запылало. Иснан, казалось, тоже всё понял. И побледнел.
Он шагнул к камере, будто хотел попытаться рассмотреть лицо пленника, но тени оттащили того назад, к стене. Карстарс и Ситри, воссозданные хаосом, растаяли, как дым. Человек в другой камере, — Эйкен из прошлого, запертый в Башне, — тихо плакал. Тусклый свет, падавший через единственное окно, исчез. Эйкен уже хотел вслепую начать шарить руками повсюду, надеясь хотя бы отыскать Иснана, но тот сам схватил его за воротник кофты и оттащил в сторону.
Хаос вновь заклубился возле камеры, формируя другую фигуру: человек с фиолетовой кожей и тёмными волосами, сидевшего на полу со скрещенными ногами. Полы его плаща растеклись вокруг, на них мерцали звёзды и проплывали кометы — Эйкен знал, что это такое, Гилберт не так давно рассказывал ему и даже обещал показать фильм (хотя что такое это, Эйкен не знал). Человек наклонил голову, и из-за воротника плаща показалась чёрная полоса, отпечатавшаяся на шее. Это не было ни ошейником, ни украшением, ни даже татуировкой. Это было клеймом — Эйкен откуда-то знал это.
— Опять ты? — практически прорычал пленник, бросившись вперёд, словно хотел ударить человека, сидящего перед камерой.
Тот не ответил, лишь медленно склонил голову к другому плечу, рассматривая его.
Иснан сделал совсем маленький шаг вперёд. Эйкен повторил за ним.
— Мне плевать, что они предлагают. Можешь даже не пытаться.
«Разве я пытаюсь?»
От испуга Эйкен чуть не выпрыгнул из собственной одежды. Чужой голос раздался прямо у него в голове. Он посмотрел на Иснана, и демон, закатив глаза, пояснил:
— Это Ренольд.
«Ты всё ещё желаешь этого?» — задал ещё один вопрос Ренольд, словно почувствовал присутствие Иснана.
— Чего? — не понял пленник.
«Мести».
Эйкен покосился на вторую камеру, из которой доносились всхлипы. Тени всё ещё кружили вокруг, бесформенные и совсем не родные, но уже знакомые. Первой тенью, которую Эйкен сделал своей, была Мышь. Эти же — лишь слуги Карстарса и Ситри, по их приказу следившие, чтобы в Эйкене теплилась жизнь; тени, которым он нравился, но которые не могли принадлежать ему так же, как он — им. Теперь Эйкен это понимал.
И если хаос показывал им воспоминания прошлого, если человек во второй камере был Эйкеном, а перед другой прямо сейчас сидел Ренольд…
Значит, там был Иснан. До того, как переродился в демона.
Иснан-человек и Эйкен были заточены в одной Башне.
— Месть, — наконец подал голос пленник. — Звучит отлично. Я хочу убить их всех.
Плач из второй камеры стал громче.
— О, Рафаэль, заткнись! — бросил ему пленник. — У меня всё под контролем!
Эйкен изумлённо вытаращился на Иснана:
— Ты назвал меня Рафаэлем?
— Я? — казалось, Иснан был по-настоящему удивлён. — С чего ты…
— В той камере сидел я, — прервал его Эйкен. — Я томился в этой Башне, пока Форт меня не вытащил. Выходит… в другой камере — ты. До того, как был избран сальватором. Если мы оба здесь, значит, я, в теории, мог стать сальватором Слова… Нас обоих забрали, чтобы добиться связи с Ренольдом, а потом — переродить избранного в демона?