Иснан оскалился и всплеснул руками.
— Что за чушь? Я никогда не был ни в какой Башне по-настоящему. Ренольду не нужно было выбирать из нескольких, я — его единственный выбор.
— О, конечно, — не удержался от колкости Эйкен, — самый любимый и невероятный.
— Ты, паршивец…
Иснан шагнул к нему, подняв руку с блеснувшими клыками, в тот же момент, когда обстановка вокруг изменилась. На первый взгляд могло показаться, что всё так же: две камеры, расположенные друг напротив друга, пленники, окружённые тенями. Но стало больше крови, впитавшейся в камни, плесень расползлась по стенам. Свет за единственным окном стал ещё тусклее. Ренольд уже не сидел перед камерой, а стоял, склонившись, сложив руки за спиной. Фиолетовая кожа посерела, на шее проступили чёрные линии. Он молча смотрел на пленника неизвестно сколько, пока тот, наконец, не заговорил.
— Я их убью. — Его голос был не громче шёпота, ломкий, но полный силы, питаемой отчаянием. Она отражалась в его практически чёрных глазах и хищном оскале — единственном, что Эйкен рассмотрел за завесой теней, лишь на мгновения расступившихся. — Убью каждого, кто посмел причинить мне боль. Убью всех демонов.
Эйкен поёжился: с каждом словом в голосе пленника всё больше звучала жажда крови.
— Эти цепи, которыми они меня обвешали, ничего не стоят. Я создам другие. Крепче и сильнее, и посажу на них всех демонов, заставлю гнить заживо до скончания веков. Я заберу свою свободу.
«Пару лет назад ты не верил в существование демонов», — ответил Ренольд, голос которого вновь раздался в голове Эйкена.
— Пару лет назад я не знал о тебе. Ты — мой шанс отомстить. Обещаю тебе, Ренольд: они ответят за всё, что сделали со мной. За всё, что сделали с нами. Я стану твоим сальватором и отомщу за нас обоих.
Плач в другой камере стих.
Эйкен затаил дыхание.
Ренольд раздумывал, должно быть, вечность, но в конце концов протянул руку между прутьями решётки. Пленник приподнялся, преодолевая давление теней, пытавшихся оттащить его обратно, и ухватился за руку Ренольда.
Никакого света магии или потоков хаоса, готовых сформировать новые образы, не было. Ренольд и пленник просто растворились, а кровь продолжала растекаться по камням, плесень — по стенам. Свет за окном совсем померк. Эйкену показалось, что прошло всего пару секунд, но он откуда-то знал, что намного больше. Может, дни или даже месяцы.
Может, годы.
Он молча ждал, нетерпеливо оглядываясь по сторонам, пока Иснан продолжал пялиться на опустевшую камеру. Теперь Эйкен был уверен: Иснан и был этим пленником. Ещё будучи человеком, он сумел завоевать доверие Ренольда и даже стал его сальватором, как и убеждал всех остальных сакри, а после Иснана обратили в демона. Возможно, он был одним из многих подопытных, кого демоны пытались связать с Ренольдом, ставшего их пленником. Возможно, он всегда был единственным, кто мог быть избран. Точно Эйкен знал только одно: Карстарс и Ситри рассматривали его, Эйкена, на эту роль, но он не подошёл, и тогда они решили провести над ним другие эксперименты.
Однако в конце концов Эйкен остался один в Башне, где провёл годы. Тени, которым он некогда приглянулся, всё ещё были рядом, но не позволяли себя приручить. То ли выполняли приказ старших демонов, бросивших Эйкена, то ли он сам был недостаточно силён. Он всё время лежал, обняв себя за колени, и пустым взглядом смотрел в вперёд.
На вторую камеру, где уже никого не было.
Эйкен совершенно этого не помнил. Как только Фортинбрас вытащил его из Башни, все воспоминания Эйкена будто разом стёрлись. Он даже имени своего назвать не мог, — и не сказать, что в Башне он его помнил, — только спустя пару дней они с Фортинбрасом придумали новое. С ним была одна-единственная Мышь, которую он сумел приручить, и ощущение бесконечной пустоты внутри.
Сейчас Эйкен был не один, да и пустоту, честно говоря, давно не ощущал — но она вернулась, пока он целую вечность ждал, когда хаос покажет что-то новое или сменит хотя бы одну деталь в помещении, где были заперты они с Иснаном. Второй ничего не говорил, будто и не замечал ни Эйкена, ни двух камер. Он лишь слегка поморщился, когда всё вокруг, вторую вечность спустя, начало растворяться: как ещё не высохшая картина, созданная дешёвыми красками, на которые выплеснули воды. За темнотой проступала белизна, а за стеной тьмы, которая в самом начале толкнула Эйкена, — чьи-то очертания.