— Угомонись уже, — проворчал Стефан, положив подбородок на её голову и мягко прижав к себе.
— Я ещё на ногах, — вяло возразила Марселин, закрывая глаза.
— Ты сделала всё, что могла. Отдохни, пожалуйста.
Марселин хотела, безумно хотела отдохнуть, но просто не могла. Она почти двенадцать часов занималась лечением, постоянно помогала другим магам, следила, чтобы ни одному раненому не стало хуже. Она делала всё от себя зависящее, чтобы спасти Эйлау, а после пыталась спасти Кита.
В одном Стефан был прав — Марселин сделала всё, что могла. Нико перенёс её к Киту сразу же, как Иснан вытащил искателя из хаоса, и с той самой минуты она ни на секунду не отвлекалась, не позволяла взять передышку или хотя бы расслабиться. Шерая и Джинн ей помогали, но основная работа всё же лежала на Марселин. Лука, Лиэр и Уннер всё это время были рядом, Одовак постоянно готовил новые отвары, а Твайла металась по каждому поручению и ни разу не пожаловалась.
Должно быть, она и была тем размытым пятном, которое Марселин сейчас видела впереди. Твайла сидела рядом с кроватью, где лежал Кит, и очень тихо разговаривала с Джинном. Марселин совсем не понимала, о чём они говорят, даже уже не слышала, о чём шептал Стефан. Усталость накатила огромной волной, кости ломило, а глаза жгло от слёз. Последний раз Марселин спала ещё в Диких Землях, в доме леди Эдон, и то плохо. Даже присутствие Стефана, оставшегося с ней на ночь, не помогло.
— Давай я отнесу тебя в твою комнату? — совсем тихо предложил Стефан, мягко коснувшись губами её виска. — Попрошу Одовака заварить твой любимый чай.
— Я ещё могу использовать магию, — едва разлепляя губы, возразила Марселин. Она медленно сползала с края кровати, на которой сидела, и только руки Стефана, державшие её, не позволяли упасть. Сознание Марселин плавилось, вытесняя мысли, за которые она из последних сил пыталась ухватиться. — Я могу помочь.
— Ты сделала всё, что могла, и даже больше. Отдохни хотя бы несколько часов.
— Я отдыхаю. Прямо сейчас.
— Я не подушка.
— Неправда. Ты самая лучшая подушка на свете. Не вздумай уходить.
Марселин наклонилась ещё ниже, утыкаясь лицом в грудь Стефана, и устало выдохнула. Она хотела сделать больше, быть рядом, чтобы поить бессознательного Кита отварами, менять ему повязки и следить за тем, как заживают раны, но уже давно была на пределе. Марселин знала, что Стефан прав, но до последнего не хотела соглашаться.
Она срастила Киту кости, вправила вывихнутые конечности, восстановила ток крови и приготовила с полсотни отваров. Кита не пришлось погружать в сомнус, как это было со Стефаном, что Марселин считала успехом, однако невозможность спасти глаза и восстановить зрение стали для неё катастрофическим провалом. Она уже работала с частичной и полной слепотой, но у Кита был особенный случай — демоны фактически выдрали ему глаза, и Марселин даже не была уверена, что Время сможет помочь. Фортинбрас ещё не помогал, был вынужден присутствовать на собрании, но Марселин была уверена, что он обязательно попробует. И молилась, чтобы Время оказалось достаточно сильно, чтобы вернуть Киту глаза.
— Всё, ты идёшь спать, — неожиданно громко заключил Стефан.
Марселин приоткрыла губы, собираясь ответить, но проглотила слова, когда Стефан аккуратно поднял её на руки.
— Я не иду, — заплетающимся языком констатировала Марселин, складывая руки на груди и прислоняясь головой к его плечу.
— Ладно, я иду, а ты уже спишь.
— Я ещё не сплю…
С каждым словом язык становился тяжелее. Все звуки отходили на второй план, а тепло тела Стефана окутывало её всё сильнее. Марселин прижалась к нему всем телом, даже не понимая, действительно ли он взял её на руки или ей это только привиделось. Всё, о чём она думала, так это об Эйлау, у которой на правой половине лице навсегда остался шрам, тянущийся от лба до подбородка; и о Ките, на котором не было ни сантиметра живого места. Он был весь в бинтах, целебных мазях и сигилах, окружённый потоками магии и ароматами отваров, которые накрепко впитаются в стены его комнаты в ближайшие недели.
Всё, о чём Марселин могла думать, так это о том, что они могли потерять Кита ещё раз.
Она не хотела больше терять дорогих людей. Боль разъедала сердце каждый день, и раны, оставленные смертями Дионы и Джонатана, до сих пор не затянулись, кровоточили так, что Марселин часто не могла уснуть по ночам и плакала, боясь, что потеряет ещё кого-нибудь.