— Я — милый? — переспросил Фортинбрас. — Что это значит? Нет, погоди, — быстро продолжил он, вспомнив об их разговоре на давнем омагском пиру. — Ты считаешь птенцов орлов милыми? Потому что они, как я думаю, милые, а ты один раз сравнила меня с орлом. Точнее, с вымытым орлом. Ты сейчас об этом?
— Господи, я тебя обожаю, — полным восхищения голосом выдала Пайпер и, так не ответив на его вопросы, притянула его лицо к себе и поцеловала.
***
— Когда вы собирались сказать мне, что Иснан — это Карлос Гарсиа?
Марселин с испуганным криком выронила стопку древних фолиантов и быстро обернулась к двери, на пороге которой застыл Эйкен.
— Чёрт возьми, Рафаэль! — проворчала она, но, заметив, как он при этом поджал губы, добавила более мягким тоном: — Прости, я… испугалась. Магия не сообщила, что ты здесь.
— Так когда?
Он прошёл в глубь кабинета, оставив нескольких теней закрывать дверь. На лице не осталось ни испуга, ни бледности, что будто бы застыли вечной маской, когда Эйкен пришёл в себя. Сегодня он выглядел лучше, — выспавшимся, сытым, полным сил, — и даже надел большую футболку с рисунками покемонов, которую Марселин ему притащила в один из дней, и спортивные штаны. Держался уверенно и не опускал головы, как любил делать раньше.
Эйкен выглядел так, будто во Втором мире, в двадцать первом веке, ему было самое место.
— Вы, что ли, думали, что я совсем идиот? — зло пробормотал Эйкен, спрятав руки в карманах штанов. — Не сумею сам во всём разобраться? Не найду ответов? Мои тени многое слышат.
Будто в подтверждение этих слов из-под его штанины выползло несколько бесформенных теней, расползшихся по полу. Марселин запретила себе отходить. Теней Эйкена она не боялась даже несмотря на то, что случилось. Тени всегда защищали его, а вчера — и её, что ни Фортинбрас, ни сам Эйкен не смогли объяснить.
К тому же тени нападали лишь на тех, кто мог причинить Эйкену вред, а Марселин ни за что не смогла бы даже пальцем его тронуть. Она бы никогда не сделала ему больно, пусть он отрицанием и нежеланием говорить делал больно ей.
— Эйкен, — мягко начала Марселин и едва не остановилась, когда его губы вновь скривились. — Я не…
— Не понимаешь, о чём я говорю? — с той же злостью продолжил он.
— Нет, я… Я не знала, как объяснить. Ты ведь даже не веришь, что являешься Рафаэлем, а Карлос…
— Иснан был Карлосом, — перебил Эйкен, приблизившись на несколько шагов. — Он связал себя с Ренольдом ещё когда был человеком, а потом его насильно переродили в тварь. Но он был человеком. Я видел горящий дом и слышал, как женщина звала двоих, Карлоса и Рафаэля. Один раз — когда Гидр случайно отравил меня…
— Что?!
— …а потом — в Башне Карстарса, — не обратив внимания на её выкрик, продолжил Эйкен. Он будто совершенно не замечал, что от лица Марселин отлила краска, а руки задрожали. — Демоны заперли в Башне нас обоих. Считали, что мы подойдём Ренольду, но он выбрал Карлоса. В смысле, Иснана.
— Но Иснан и есть Карлос, — дрогнувшим голосом возразила Марселин.
Она совершенно не знала, что ещё сказать. До того, как явился Эйкен, именно это они с Пайпер и Иснаном обсуждали. Не слишком цивилизованно и на повышенных тонах, конечно, но старались. Иснан не горел желанием рассказывать о том, что видел, — как, впрочем, и Эйкен, — но будто бы вскользь упомянул, что допускает возможность того, что он был Карлосом.
Однако больше — ничего. Иснан не меньше десятка раз повторил, что Карлос был слишком слаб, чтобы выжить, слишком жалок, чтобы бороться, и потому его место занял Иснан.
Марселин было больно от его слов.
Она убеждала себя, что на самом деле Карлос давно мёртв. От него осталась только оболочка, блеклая тень, истончившаяся настолько, что любая вспышка яркой магии могла окончательно рассеять её. От Карлоса у Иснана было только лицо, да и то изменённое: белое, как чистый лист бумаги, более острое, с рогами на лбу и глазами, сменившими цвет с красного на тёмно-серый — словно это было ещё одним способом напомнить об утраченном.
Стефан говорил, что на пепелище её дома были останки, но чьи конкретно и сколько, так и не удалось определить. Все эти года Марселин старалась не думать о том, что демоны, возможно, подкинули останки кого-то другого, что от матери, Карлоса и Рафаэля совсем ничего не осталось, и проверять, раскапывая могилу, она совсем не хотела. Пусть даже под землёй были останки других людей — Марселин было важно, что Стефан вообще устроил похоронную церемонию, пока она была погружена в сомнус; а уже после она сама поставила камень и выцарапала на нём нужные имена.