Николас не нашёл, что ответить. Он давно знал, что не все демоны поддерживают затянувшуюся войну против сигридцев и поглощение магии ради продолжения жизни. Несогласные прятались, помогали людям тайно, потому что знали, что обе стороны, — и сигридцы, и демоны, — не примут их. Отбившиеся от стаи, нашедшие место под солнцем уродцы с искажённым пониманием места демонов в мире.
Вот только они-то и были правы. Они сумели вырваться из власти хаоса, и пусть не приняли сторону сигридцев окончательно, но и не мешали им. Помогали, как могли, создали своё общество и огромную сеть информации и взаимопомощи, которая расширялась с каждым годом. Демоны же, подвластные Мараксу, Ситри и Хайбарусу, сражались, потому что такова была воля тех, кто сильнее. Слабых подавляли, заставляли делать то, что угодно сильным.
Война сигридцев и демонов была такой же, как и любая другая в истории человечества. Страдали и погибали те, кто, возможно, вовсе этого не хотел.
Но это не отменяло того, что Иснан убил Диону и многих других.
— Ты убил Диону, — напомнил Николас, поразившись тому, каким слабым был его голос.
— А она пыталась убить меня, — легко возразил Иснан.
— Ты похитил Твайлу и Соню!
— Пытаться возражать Ситри и противиться её приказам — самоубийство.
— Столько людей пострадало из-за тебя!
— И сколько демонов пострадало из-за людей. Мысли шире, нежный ты мой. За то, что я делал, будучи вынужденным подчиняться Ситри, просить прощения не буду. Ползать у вас в ногах и умолять, чтобы приняли меня в коалицию — тоже. Вы все знаете, что сальваторы должны держаться вместе, и я не намерен идти на уступки. Всё, что мне нужно, так это временный союз и клятва о неприкосновенности. Я тоже сальватор, Хайбарус вас поглоти, и вам придётся смириться с этим.
Николас всё это знал, — не меньше сотни раз уже было сказано, что с Иснаном придётся считаться, — но его слова всё равно задели что-то внутри. Болезненно, мерзко. Будто Николаса заставляли подчиниться тем, кого он терпеть не мог.
Неизвестно, сколько ещё продлится война с демонами, и потому клятва о неприкосновенности — огромный риск. Иснан мог получить её и сбежать, затеряться в этом мире или отыскать другой. Мог действительно помочь им остановить тёмных созданий. Мог предать так же, как уже предал Хайбаруса. Мог придумать, как обойти клятву, если всё же принесёт её, добыть крови других сальваторов и подчинить себе. Риски были слишком велики.
Но коалиция нуждалась в Слове, и времени, чтобы разорвать связь Иснана и Ренольда, дабы позволить сакри выбрать другого сальватора, не было.
Иснан должен быть достоин — иначе его бы не выбрали. Возможно, раньше, когда он был человеком, он действительно был достоин Ренольда. Значит, все ответы были в его крови. В памяти, беспощадно задавленной годами управления хаосом, и метаморфозах, которые Иснан был вынужден пройти, будучи подчинённым демонами вроде Ситри, Маракса и Карстарса.
Осталось лишь понять, как пробудить его человеческую сущность.
***
— Успокойся, — в сотый раз посоветовала Шерая, когда Гилберт от волнения опять расплескал чай. — Я сама могу справиться.
— Не напрягай руку! — едва не истерично выпалил он, схватил салфетки, лежавшие рядом, и тут же принялся яростно оттирать пятно, уже растёкшееся по столу.
— У меня нет одного пальца, а не всей кисти.
— Не. Напрягай. Руку.
Больше Шерая спорить не стала. Гилберт был в паршивом настроении, — в таком, что вполне мог голыми руками разорвать демона, попадись он ему, меньше, чем за долю секунды, а потом заставить того собраться в одно целое и вновь разорвать. Вчера ему было не лучше. Ходил, будто в воду опущенный, впервые в жизни так много пил и практически ни с кем не разговаривал. Шерая думала, что он и сегодня запрётся у себя, не будет даже признаков жизни подавать, предоставив ей управление особняком и своими делами. Но Гилберт удивил — устроил им завтрак в саду, причём сам, без помощи слуг. Готовил он плохо, каждый раз клялся, что никогда больше не возьмёт в руку даже разделочного ножа, разве что для того, чтобы зарезать им какого-нибудь демона. А потом ни с того ни с сего пытался снова. После таких попыток Одовак едва не умолял Гилберта ничего не трогать на кухне, даже не дышать там и вообще обходить её всеми возможными коридорами и лестницами.