Всё заканчивалось садом и начиналось зданием, которое он не мог назвать домом.
Пироги Беатрис были со сладковатым прикусом, какой был у крови Терезы. Они обе кричали так же громко, как люди, выгонявшие его с работы. Улыбка Кемены была яркой, мечтающий, и когда она навещала старую ведьму и сплетничала с ней, и когда вскрывала его тело, ища в нём что-то.
Кровь наполняла его рот.
Сладкая, сладкая кровь, дурманящая сознание.
Данталион впился в плоть, сочившуюся кровью, слепо ухватил её руками и едва не застонал от блаженства. Нечто жгло лицо, щёки горели, будто по каждой ударили не меньше десятка раз, но он пил, и сладкая кровь прогоняла реальность прошлого, наполнявшую его ужасом. Не было больше ни гулкого смеха, ни танцев на костях под светом звёзд. Не блестело серебро маленького креста, испачканного кровью, и хрупкое тело не пыталось вырваться из его рук.
Данталион подался вперёд, желая ещё крови, — немного, всего несколько капель, чтобы они вернули ему контроль, — но тут его наотмашь ударили по лицу.
На этот раз боль действительно отрезвила его. Часто дыша, Данталион прижал ладонь к правой щеке и поднял взгляд. На его груди сидела Шерая, державшая над лицом левую руку — ту, к которой он ластился, как кот, когда был опьянён и одновременно отравлен кровью демонов.
— Долбанутый, — зло бросила Шерая.
— Меня сейчас вырвет, — хрипло предупредил он.
Она успела только вскинуть брови, как Данталион, спихнув её с себя, перекатился на живот и исторг почти всё, что успел выпить. Его рвало до тех пор, пока в желудке совсем ничего не осталось, и даже тогда не отпустило. Данталиона трясло, слёзы застилали глаза — впервые за очень долгое время он чувствовал себя так отвратительно, а с тех пор, как он стал вампиром, такое случалось крайне редко.
В голове словно щёлкнуло, когда он вспомнил, что из-за хаоса становился вампиром снова и снова, не способный вырваться из бесконечной петли, что замкнулась в его разуме.
Данталиона снова начало тошнить.
— Да в тебе уже ничего нет! — рявкнула Шерая и, что поразило его, едва не заставив испуганно замереть, провела ладонью по его спине. Данталион отчётливо ощутил тепло её руки сквозь разодранную футболку — куртку он где-то потерял.
— Просто чтобы ты понимала, — между болезненными спазмами, которые скручивало всё тело, выдавил он, — кровь у тебя правда вкусная! Повторим в более подходящий момент?
Шерая молча продолжила гладить его по спине.
Спустя несколько минут, не меньше, он обессиленно рухнул на спину, предусмотрительно отползя подальше от зловонный массы, которую исторг. Шерая, такая же измождённая, села рядом, вытянула ноги и опустила плечи.
— Я ни хрена не понимаю, — едва слышно признался Данталион. Понимал он, на самом деле, достаточно, но признавать этого не хотел.
— Маракс поймал нас в ловушку, — устало пробормотала Шерая в ответ. — Мы с Альтаном вырвались, но ты застрял.
— Охотники?..
— Не знаю. К ним присоединились ещё демоны. Я хотела открыть портал, чтобы увести раненых, но магия… — она остановилась, нахмурилась, провела дрожащей рукой по спутанным волосам, выпавшим из хвоста, утёрла кровь с левого предплечья, в которое он минуты назад впился, и только после продолжила: — Магия ведёт себя странно. Порталы ведут не туда, куда нужно, будто само пространство…
Шерая замолчала и пустым взглядом уставилась куда-то в сторону. Данталион, слишком измученный, напуганный и ненавидящий себя за то, что сотни раз пережил заново, даже не пытался изучить, где они оказались. Есть ли рядом другие сигридцы или демоны, где Альтан, не прячутся ли поблизости несчастные земляне, не затаился ли где-то Маракс, из чьей хватки они вырвались. Ему было плевать.
Данталион раз за разом возвращался в Неаполь, оттуда — в темницы, из них — к Терезе и Беатрис, у чьих костей лежал до тех пор, пока его не нашёл Стефан. Всё, что он прятал глубоко внутри, там, где Кемена с Махатсом ничего не смогли изменить, Маракс вытащил на поверхность. Он не был так силён, как Карстарс, Третий говорил об этом. Он играл с сознаниями, но так, что те сами восставали против людей.
Данталион это знал, потому что тысячи раз просыпался из-за одного и того же кошмара, а каждый последующий день убеждал его в одном.
Всё случившееся было исключительно его виной. И то, что он попал в ловушку Маракса, из которой не мог выбраться сам, было его ошибкой. Он слишком слаб. Слаб, глуп, беспомощен, отвратителен, ужасен, чудовищен. Он — уродливое создание, сгубившее единственных, кто был ему дорог.