Киллиан чувствовал себя бесполезным, потому что слышал о состоянии Эйлау, но до сих пор не видел её. В Тайрес ему был закрыт путь, а в зале Истины он элементарно не мог её перехватить. Каждый раз, когда, казалось, её серебристые волосы мелькали среди толпы искателей, вампиров и фей, Киллиан был уверен, что вот-вот увидит её, но ошибался. Он думал, что после переговоров с демоном mer daran точно сумеет выловить её, но ещё раньше узнал, что Эйлау встретила королеву Ариадну и вместе с ней опрашивала свидетелей, а Гилберт отказался от помощи. Киллиан едва не разорвал себя на части, надеясь успеть и Гилберта отчитать, и увидеть Эйлау, но тогда же Гилберт будто бы случайно обронил, что не собирается выдвигать обвинения принцессе, и Киллиана мгновенно переклинило.
Он чувствовал себя паршиво даже сейчас, пока Гилберт, молча дувшийся на него, вёл их в главный зал. Мысли дробили сознание, пытающееся построить сразу несколько планов, и тревога всё сильнее стискивала грудную клетку, поглощая остатки мнимой уверенности. Киллиан думал, что, увидев Гилберта живым и относительно здоровым, успокоится, но этого не произошло. С каждым шагом в направлении главного зала тревога только росла, лёгкий цветочный запах становился сильнее, растекался в воздухе, будто невидимые потоки магии, а плечи Гилберта расправлялись всё сильнее. Каждый его шаг словно был очередным этапом превращения угрюмого мальчишки, который пытался спорить с Киллианом, в короля, которому подчинялись тысячи людей. Киллиан, в отличие от него, с каждым шагом чувствовал себе всё меньше, незначительнее, будто от него по кусочку отрывали его существо, оставляя пустоту.
— Если будешь ругать меня при всех, я обязательно отомщу, — прошипел Гилберт со спокойным выражением лица в тот же момент, когда переступил порог зала.
Ничего больше не напоминало о вторжении Катона: кровь отмыли, останки тел убрали, перевёрнутые столы и шкафы подняли, даже оттёрли пятна с колонн и дверей, до которых долетели брызги. Искателей стало в разы меньше, зато прибавилось вампиров — Данталион допрашивал каждого, пытаясь узнать, не причастен ли к вторжению ещё кто-то. Рыцари, бледные, точно смерть, кое-как следили за порядком, но не решились сунуться к Пайпер и Иснану, которые прямо в центре практически набрасывались друг на друга.
Киллиан, только увидев, как Иснан оскалил клыки и едва не прикусил ухо Николасу, который прыгал перед ним и пытался успокоить, мгновенно забыл обо всём — заметил серебристую ленту волос, мелькнувшую за группой рыцарей.
— Я скоро вернусь, — бросил он Гилберту, и тот вдруг заулыбался, будто не он чуть меньше трёх часов назад с ног до головы был в чужой крови.
— Можешь не торопиться!
И что, ракс его подери, это должно означать?..
Киллиан бы спросил, но тут между двумя сальваторами влезла королева фей, причём с таким видом, словно собралась отчитывать двух детей, измазавшихся в грязи, а не сильнейших магов всех миров, готовых поубивать друг друга вопреки клятве. Киллиану было плевать: Фортинбрас точно справится с ними, по крайней мере, первые минут десять. Значит, столько и было в запасе.
Рыцари расступились перед ним вовсе не из уважения, а скорее из страха — Киллиан мало кому нравился в коалиции, и на это ему тоже было плевать. Сразу же, как в его поле зрения сверкнуло серебро, он бросился за ним, напрочь забыв о том, что должен вести себя, как король.
Плевать, плевать, плевать. Киллиан не мог попасть в Тайрес, ведь на каждый его запрос феи отвечали отказом — и это точно было из-за Эйлау, потому что до того, как она пришла в себя всего полтора дня назад, Тайрес был открыт для Киллиана.
— Леди Эйлау!
Ему захотелось мгновенно удариться головой об стену. Элементали, ведёт себя, как влюблённый идиот... Это ведь и не любовь была, лишь утешение, найденное в том, кто оказался рядом. Эйлау просто была рядом, пока Киллиан умирал внутри, но не пожелала видеть его, когда сама только-только очнулась.
Это, наверное, было нормально, но Киллиан волновался.
Он замедлил шаг, когда Эйлау, перекинув часть длинных волос на правое плечо, остановилась. Она расправила плечи, собрала руки на груди и склонила голову, будто присматривалась к своим чёрным ботинкам или многочисленным цепочкам и застёжкам на пиджаке, но не обернулась.
Киллиан чувствовал себя круглым идиотом, — и из-за того, что побежал за ней, как ребёнок, и из-за того, что только сейчас выкроил время, чтобы встретиться, — но, из последних сил подавив тревогу, спросил: