Сегодня он, поддавшись злости и раздражению, заговорил о Катоне, чего до сих пор не мог себе простить. Пусть Катон едва не убил его в Омаге и напал во Втором мире, Гилберт не имел права говорить о нём, зная, что Стелла пострадала сильнее, что тяжёлые воспоминания, возможно, надавили на неё. Гилберту было паршиво из-за этого, весь вечер Клаудия и Джинн прожигали его убийственными взглядами, будто знали нечто, чего не знал он. Гилберт ведь из-за этого и не мог уснуть: не из-за того, что болело лицо, разукрашенное Сонал, или тревога после собрания не отпускала. Он думал, что напомнил Стелле о чём-то, что она не хотела вспоминать, и от этой мыслью сердце резало болью.
Гилберт был обязан попытаться всё исправить — не ради себя, а ради Стеллы. Она рисковала своей жизнью, спасая его, и меньшее, что он мог сделать — это не уходить, когда она пришла, и сделать хоть что-нибудь, чтобы немного поднять ей настроение. Совсем чуть-чуть.
Может, она даже не посчитает игру на скрипке красивой и посмеётся над ним, но этого будет достаточно. Вначале он играл действительно плохо, будто разучился, звук был тяжёлым и срывался ещё пару-тройку партитур. Из-за того, что Гилберт играл один, он часто импровизировал там, где должны были звучать другие музыкальные инструменты. Там, где вступал орган, с которого и начиналась выбранная им баллада, он играл медленнее, тише, изредка резко акцентируя внимания на том или ином моменте и тем самым прерывая равномерный ритм — он играл так, чтобы остро чувствовался контраст между самым началом и концом. С каждым мгновением Гилберт всё отчётливее ощущал, как нужные ноты сами всплывают в голове, как пальцы, от волнения чересчур сильно сжимавшие смычок и струны, расслабляются, а темп постепенно нарастает. Из равномерного и даже напряжённого он постепенно становился более тихим, плавным, и в конце концов начал нарастать, наполняться энергичностью, скоростью, становиться выше и звонче, пока, наконец, не начал прерываться короткими паузами и вовсе не затих.
Гилберт и не заметил, что затаил дыхание. Сразу же, как позвучала последняя нота, звонкая и чистая, он глубоко вдохнул и, внутренне боясь увидеть реакцию Стеллы, всё же открыл глаза. Гилберт даже не успел понять, из-за чего она так улыбается, как Стелла выпалила:
— «Ксильта́ра реза́тт ксильтаре́ц аца́зт»?
Удивлённо вскинув брови, Гилберт крепче сжал скрипку в руках.
— Ты знаешь ребнезарский?
— Конечно.
— Боги...
Боги, она знает ребнезарский язык. Она знает, что он имел в виду, когда назвал её «мар ксильтара». Стелла мгновенно поняла перевод, но ничего ему не сказала, из-за чего Гилберт сейчас краснел, как идиот, и из последних сил выдавливал, стараясь сохранить хотя бы крохи спокойствия и достоинства:
— Фортинбрас, наверное, много магии потратил, чтобы использовать чары...
— Нет, — перебила Стелла, нахмурившись. — Он бы не стал тратить магию на чары, её же было так мало! Я сама училась.
От её взгляда, одновременно пронзительного, испытующего и даже с каплями восхищения, Гилберт заёрзал на краю стола. Стало даже стыдно — как он мог ляпнуть такую ерунду про чары?..
— Честно говоря, не думал, что ты знаешь ребнезарский, — пробормотал Гилберт. — Это ведь не твой родной язык, да?
— Наверное. Точно не знаю. Я, вообще-то, понятия не имею, откуда я родом. Зато хорошо знаю ребнезарский язык и «Ксильтара резатт ксильтарец ацазт» сразу узнала.
Гилберт едва не поддался желанию спрятать лицо в ладонях.
Он и сам не понял, как выбрал именно эту балладу. Нужный мотив просто всплыл в голове и пальцы будто сами собой начали двигаться. Гилберт всего лишь хотел попытаться сделать что-то, что может понравиться Стелле, и даже не думал, что она поймёт, что он играл. Почему тогда вообще стала слушать до конца? Почему не остановила, хотя бы не намекнула, что знает балладу?
— Магнус как-то пытался сыграть её по пьяни, — как ни в чём не бывало добавила Стелла, — но сначала потерял флейту, хотя даже не умел на ней играть, потом скрипку, за что Форти его чуть не выгнал на мороз, а потом пытался доказать, что в состоянии выговорить название на безупречном ребнезарском, но постоянно путался в словах. Потом он вообще начал пересказывать весь сюжет и разбирать по кусочкам каждую ноту. В конце концов он на всё плюнул и ушёл пить с Джинном.