– Слышь, Лис…
– А? – отвечаю я, отвлекаясь от ничем не прикрытых темно‑коричневых сосков Черни.
– Не борщи со взглядами, лады?..
Я киваю и возвращаюсь к Кубику с Витасом. Хер с тобой, братишка, я как бы и вообще не претендую…
А парни дают жару. И то ли дело в гнусности подставного боя, организованного капо, чтобы рубануть на ставках, то ли еще в чем – но наша жердь уже снова проигрывает. И уже явно видно, что Смола нисколько не пророк…
На‑а‑а! Колотушка Кубика влетает точно в печень. Ды‑ы‑ыц! Вторая, вроде метившая в ухо, оказывается вбитой в требуху. Витаса перекашивает, он выхаркивает воздух и слюнищи с кровью – и складывается пополам. Правый локоть Кубика въезжает точно между лопаток – и Витас всеми своими мослами размазывается по полу.
У нас тут без судей. У нас жестоко и не особо справедливо. Упал? Никто не остановит победителя, если тот чует победу и хочет добить. А Кубик хочет. По почкам! В голову! В копчик! И снова по почкам! Ботинки у Кубика – гибрид. От тех, что выдаются грузчикам, чтобы ноги не сразу сминало в фарш – плюс верха от боевых, что таскают зомбари. Узнаю работу Подметка – именно он, мастак‑затейник, мастер комбинированного пошива тяжелых говнодавов. В этот раз перелом гарантирован. И в этот раз Витас точно не встанет.
– Убей! Убей! Убей!
И обезьяньи вопли прерывает каркающая команда:
– Энтэбэ!
Крики стихают. Капо‑три, что сегодня за хозяина Норы, говорит главное. НТБ. И это значит, что Витасу амба. Даже мне казалось, что у парня есть надежда, что Док, мирно дымящий чем‑то едким в темном углу в компании новенькой шлюхи, сейчас сотворит чудо… Не бесплатно, само собой, за счет камеры и бугров Витаса. Но не срослось. Кысмет. Мактуб. Сука‑судьба… А ведь он все понимает. Валяющийся на бетоне, обоссавшийся после отбитых почек, переломанный как минимум в одном месте – Витас понимает. И даже пытается встать… Но Кубик срать хотел на благородство. У нас, крысюков, благородство не особо в цене.
Добивать разрешается не только голыми руками. И вот Кубик уже ловит гасило – трубу с горстью наваренных гаек. Ну что ж… это милосердно. Опять же, если сравнивать с удушением куском провода, перерезанием горла заточенным стеклом или свернутой шеей. Кубик бьет – раз! два! три! – вслед за гасилом летит вверх веер крови и чего‑то серого… и все. И душа, вдохновенно‑печально взирающая на апостола Петра, что за ключника в Раю.
– Бля‑а‑а… – тянет Желтый. – Ну и силища…
– Перерыв! – орет капо‑распорядитель в Круге. – Дамы, мать вашу, и господа! Леди – гы‑гы‑гы – и жентельмены!.. Отведайте покамест крысятинки у барной стойки и залакируйте изысканным горлодером! А нам тут надо мозги от бетона отскрести! Через часок снова просим вас на ваши места!.. А наш джаз‑бэнд по заказу глубокоуважаемого главкапо Третьего отряда тем временем слабает свой хит! Просим, дамы и господа, просим!..
И джаз‑бэнд, задорно крякнув и ухнув, врубает бессмертную классику. «Джазистов и камазистов»[8].
На полянке солнечной лучистой
Репетировали джаз джазисты –
А чуть поодаль, в кустах тенистых,
Распивали самогон камазисты.
И камазисты обратились к джазистам
И попросили их на русском на чистом,
Мол, сыграйте нам «Мурку» за триста,
Если вы, конечно, джазисты, не онанисты.
Отказали джазисты камазистам:
Засуньте в жопу себе ваши триста.
Мы тут репетируем в джазовой обработке Ференца Листа.
Да и кстати – мы не онанисты.
Переглянулись меж собою камазисты:
Да они че, эти джазисты, бля, мазохисты?
И таких они вломили джазистам,
Что лучше бы те сыграли им «Мурку» за триста.
Мне отлично знаком этот разухабистый шансон – и я, задорно похлопывая ладонями по коленям, старательно подпеваю. Хер его знает, кто такие камазисты – но пацаны, наверно, серьезные.
Через час очнулись джазисты
И позвонили по мобиле флейтистам.
Мол, приезжайте, нас тут пиздят камазисты.
Да – и прихватите с собою арфистов!
И поползли они к кустам тенистым
Всей толпою: джазисты, арфисты и флейтисты.
И так они там наподдали камазистам,
И еще припомнили им «Мурку» за триста…
Песня длинная, и джаз‑бэнд лабает себе дальше как по писаному – но я делаю перерыв: у меня пересохло горло и требуется малость промочить. Я оглядываюсь на бар – и брат Желтый понимает меня без слов.
– Жахнем? – спрашивает он. – Пока перерыв, пока то да се…
Пан кивает.
– Чё нет то.
Но я уже передумал. Есть куда более интересные дела – и я мотаю головой.
– Я пас. Чуть позже. Пойду спрысну разок‑другой…
Васька рядом со мной фыркает, но ничего не говорит.
Я ввинчиваюсь в толпу, распаленную первой смертью. Я иду в дальний угол зала, на красный фонарь, который прячется под резным жестяным экраном. Краем глаза я ловлю Дока и Смолу – они сидят в отдельной ячейке барчика и перетирают какие‑то свои разговоры – и мне нет до них дела. Хотя малость и любопытно. Но в приватные разговоры лезть не стоит, и я иду мимо. В Бордель.
Красный фонарь – это, типа, романтично. А жестяной экран со всякими порнушными картинками сделал Манка из Пищеблока. Кто‑то тачает обувку – а Манка вместо художественной нарезки салата или высокодуховной лепки котлет для капо дни напролет режет в своей конурке жестяные кружева. Подстаканники, ложки и вилки, ременные пряжки и мыски с каблуками для господ капо, такие вот нашлепки на фонарь… Там у него, говорят, светильник, верстак, утыренные инструменты и материал – и он сидит и хреначит одну фиговину за другой. Умелец, хуле…
Под фонарем проем, за проемом коридорчик, по бокам парочка душевых – вход к девочкам только чистыми – а дальше два рядка клетушек с нашими блудливыми королевами. Вот туда‑то и ведут меня мысли о моей смачной рыжухе, которую я за эту декаду видел уже раз пять. Довела меня Рыжая. До самого настоящего звона в яйцах довела. Как, в рот компот, такое вообще возможно?.. Не знаю. Но к Ласке мне нужно прямо сейчас – и Ласка всегда свободна для меня. По одной простой причине…
– Здорово, Лис.
– Здорово, Крюк.
Здесь правит Крюк. Он сидит на своем обычном месте, за столиком у входа – и впускает посетителей. Или не впускает. Все зависит от наличия оплаты. Крюку на конвейере выдрало три пальца правой руки и размозжило кисть до запястья. Док посмотрел, плюнул, глянул в глаза уже бывшего бугра и достал несколько вещей. Две ампулы анестетика собственного производства, жгут, большой ампутационный нож и блестящую пилу. Через какое‑то время Крюк заимел шанс остаться живым – а Гексагон заимел очередного НТБ. Капо не дураки и прекрасно понимают, что кадр, сумевший как‑то раз ухайдакать даже Керча, не стоит упускать. Крюку вставили протез с крюком и поставили руководить нашим ЦПХ. Центральным пиздохранилищем, то есть.
– Ты как обычно, злодей?
– Желательно. Есть же такая возможность?
Крюк ухмыляется желтыми крупными зубами, кивает бритой головой, щурится хитрым серым глазом – и принимает у меня жигу. Ту самую, что моя команда нашла в коллекторе.
– От сердца, дружище…
Крюк принимает жигу, вертит ее, рассматривая со всех сторон – и одобрительно цыкает зубом.
– Подходяще…
Еще бы. Жига – смачная. Осталось только заправить – и пользуйся на здоровье. Но Крюку мало – он кладет жигу рядом с собой на стойку и манит меня пальцем:
– В следующую декаду есть шанс подзаработать. Говорят, планируется крупный бой. Один из кандидатов – Керч. Не желаешь принять участие?
Я фыркаю.
– С чемпионом? Да ну нахер.
Крюк качает головой.
– Ты подумай… Ты пацан шустрый, махаться умеешь. Одолеешь его – и надолго о Круге забудешь. Хабара неслабо хватанем. Отвечаю. Десятка полтора декад тебе зачту, это как минимум.