Ю. Бенуа
…Пробуждение в дзэн принято называть сатори (самопробуждение), и по сути сатори есть признание реального ноумена личности и присущих ей особенностей, а не обязательно признание реальной сущности различных действий. Сатори различных действий есть просто сатори в какой-то ограниченной области, а не полное и всеобщее сатори самого человека. Сатори различных действий может быть безграничной свободой в связи с этими действиями, но все же не будет свободой для самого человека. Можно обрести свободу в живописи, прикладных искусствах, пении, танцах, стрельбе из лука, но сама по себе эта свобода не будет сатори. Понять сатори значит стать абсолютно свободным, сбросить с себя все цепи, принять себя, отрешиться от всех жестких форм духа и материи, войти в реальный мир существования и несуществования, жизни и смерти, добра и зла, утверждения и отрицания. Сатори в дзэн не есть сатори какого-то отдельного действия человека, но есть сатори личности, независимо от того, кто этот человек. Это не сатори конкретного, видимого явления, но сатори некоего первоначального, не имеющего формы, не несущего в себе никаких различий ноуменального «я».
Если прибегнуть к аналогии, сатори различных действий подобно отдельной волне, которая пробуждает другую волну, и хотя она может быть ее первоисточником, это просто индивидуальное феноменальное происхождение. Этот вид сатори не свободен от феномена волны. Сатори дзэн подобен всем индивидуальным волнам, пробуждающим воду, их ноуменальный источник. Вода есть ноумен всех отдельных волн; вода есть изначальная характеристика волн. Вода поднимает все волны и проходит над всеми волнами, причем делает и то и другое одновременно. Существуют разные виды и формы волн, но вода не имеет ни форм, ни особенностей; вода однородна и бесформенна, все волны — это ее порождение. Но волны рождаются и исчезают, а вода вечна и бесконечна, даже когда она приходит и уходит…
…Мастера самых разных жанров обращались к дзэн в поисках свободы, желая освободиться в этих жанрах, выйти за пределы своих жанров… Когда исполняются разные дела, но при этом они не объединяются в одно целое, то, на взгляд дзэн, в таких делах нет свободы. Свобода в понимании дзэн есть свобода воды образовывать из себя волну, а не свобода каждой волны в отдельности.[17]
С. Хисамацу
…Я пил в одиночестве чай, держа кота на коленях, и слушал специальную «чайную» программу по радио, желая дать отдых уму после целого дня работы над книгой. И вдруг я почувствовал какое-то необычайное блаженство и прилив необыкновенной радости. Неудержимо захотелось петь и танцевать. Тепло, исходившее от этой прихлынувшей волны, было ослепительным, словно от громадного обжигающего пламени. Я осознавал все очень ясно; я мог оценивать свое состояние, размышлял о нем, сопоставлял его с привычным состоянием, удивлялся. Никогда еще разум не работал так четко и не оказывался на такой высоте, с которой любое различие представлялось совершенно абсурдным. Постепенно волна ослабела, но я чувствовал себя воспрянувшим, отдохнувшим, освеженным.
Похожее, но более длительное переживание я испытал в Киото. Были выходные, когда я приехал туда из Токио, но лишь две недели спустя я осознал, что со мной тогда произошло. Как раз в те дни была предпринята последняя попытка объединить все японские секты на основе «двенадцати принципов буддизма» (я писал об этом в книге «Через Токио» — «Via Tokyo»). Неудивительно, что я был взволнован этим событием. Но когда я приехал и встретился с пятьюдесятью почтенными настоятелями и монахами, приглашенными со всей Японии, внезапно всякое движение ума, эмоций исчезло во мне, и я сидел, не думая о том, что мне придется говорить, в состоянии почти абсурдной безмятежности. Я больше не интересовался результатами, не волновался, не гордился, меня совершенно не заботило мое «я». Я был совершенно счастлив, абсолютно спокоен, а главное — уверен в себе. Я знал, что мне нужно сказать и сделать, и был тверд в этом. Я ощущал себя частью бесконечно сложного процесса и знал, какая именно роль мне отведена. У меня не было ни чувств, ни мыслей; все различия исчезли, растворившись в целостности. Во мне словно струились солнечные лучи, похожие на те, что падают на золотой пол, проходя сквозь бамбуковый занавес. Мне сказали потом, что мое выступление было проникнуто мудростью. Оно было принято благосклонно, но я не испытывал желания праздновать победу. Сразу после этого у нас с друзьями был приятный обед, который доставил мне огромное наслаждение. Лишь через две недели, когда я встретился с той же группой и пытался вспомнить ту встречу вместе с ними, я поймал себя на том, что вступил в спор. Чудесное состояние прошло, и вместе с ним куда-то исчезла уверенность. Я снова оказался в мире противоположностей, приняв одну из сторон.
17
Из статьи: