– Нам?!
– Секретной службе ее величества королевы Виктории, – кивнул Холмс. – Мне жаль, что все так сложилось. Но мы упустили момент, когда немцы стали использовать Клавдия как марионетку. Все, что случилось в замке Кронборг, было запланировано Гитлером уже давно. Он назвал план по захвату Дании «операция „Фортинбрас“»: используя связь Гертруды и Клавдия, люди Гитлера подвели вашего дядю к мысли об убийстве неудобного Германии Гамлета-старшего, а затем использовали Полония и Лаэрта, чтобы имитировать мятеж. Боюсь, сейчас войска Каупиша и Фалькенхорста уже занимают Осло…
– Зачем вы так рисковали, чтобы спасти меня?
– Я с тебя, принц, просто фигею, – громыхнул автоматон. – А где спасибо? За тебя, блин, за твою кралю?
– Ватсон, дай человеку время прийти в себя, – Холмс ободряюще улыбнулся. – Вы – последний оставшийся в живых член королевской семьи и единственный законный претендент на датский трон. А значит, действия Гитлера в любой момент можно признать узурпацией.
Тут Гамлет горько усмехнулся, вспомнив разрушенный тронный зал Кронборга.
– Вы пользуетесь среди народа Дании приличной популярностью, – продолжал Холмс. – Ваша фигура станет знаковой в борьбе с фашистами в Скандинавии. Ее величество планирует через вас организовать сопротивление не только в Дании. Вы, принц, – настоящая бомба в руках умелого политика.
– Значит, мы плывем в Англию? – Гамлет устало откинулся на банку.
– Да, в паре миль отсюда нас ждет судно. Кстати, ваши друзья Гильденштерн и Розенкранц схвачены и признались в том, что являются немецкими шпионами. Со дня на день их казнят. Но что вы скажете о моем предложении?
Гамлет обернулся. Черные на фоне заката датские утесы уже почти сливались с горизонтом, грозясь вот-вот исчезнуть окончательно.
– Дрожа, глядите вы на катастрофу, немые зрители явлений смерти! – продекламировал принц. – О, если б время я имел, но смерть, сержант проворный, вдруг берет под стражу… – Он вздохнул. – Я согласен. Куда мне, в конце концов, деваться?
– Прекрасно. Кстати, принц, откуда эти строки?
– Да так, из головы… Только что пришло на ум.
Оставляя за собой пенный след и подпрыгивая над волнами, лодка неслась все дальше, туда, где из воды уже вздымалась похожая на сторожевую башню надстройка британской субмарины.
Послесловие
Тот самый длинный день в году…
…Почти не было у нас военной фантастики. Почему? Потому что войну мы считаем трагедией, описываем всерьез, тут выдумки неуместны. Придавать врагу небывалое оружие? Зачем же преувеличивать его силы. Описывать небывалое оружие у нашей армии? Зачем же преуменьшать военные трудности? О войне надо рассказывать точно. Трудные у нас были победы, кровью достались.
Эпиграф, конечно, несет на себе печать времени, и даже для 80-х он не был так уж безупречно точен. Но в одном с автором согласиться можно: слово «война» для нас по умолчанию означает ту самуювойну. До сих пор. И слово «Победа» (да, с заглавной буквы!) – тоже имя собственное. Ему еще нет семидесяти лет: для обычной человеческой жизни это возраст скорее пожилой, чем старый. Но немногих, по обыденным жизненным меркам, лет ТОЙ САМОЙ ВОЙНЫ хватило на эти десятилетия, хватит и на века…
Правда, ситуация с тем, что Гуревич назвал «военной фантастикой», в последние годы заметно изменилась. Может быть, даже слишком. А вот отношение к ней осталось чуть ли не прежним (опять-таки слишком) – во всяком случае, если речь идет о кругах, претендующих быть «боллитрой». Совсем недавно автор этих строк, будучи зазван в жюри литературного конкурса «Великая Отечественная», проходившего под патронатом Союза писателей России, без особого удивления обнаружил в правилах, что организаторам «не хотелось бы видеть» среди поданных произведений фантастику. Никакую. Собственно, там не хотелось бы видетьмного чего еще (мистику, порнографию, плагиат, произведения клеветнические, проповедующие насилие, призывающие к национальной или религиозной ненависти, содержащие большое количество нецензурной лексики… в хорошую же компанию фантастика попала!), но лишь применительно к фантастике это нежелание обрело полную силу де-факто. Даже мистические мотивы реально не подвергались остракизму: ряд авторов, конечно, тут же поспешил этим воспользоваться, введя в текст столь уважаемые и легитимные ныне реалистические линии, как услышанная молитва, ментальный контакт с погибшими родственниками или предсказание цыганки.
Как известно, избирательное применение закона – хуже беззакония. Не говоря уж о том, что мало останется от «большой» военной литературы без Твардовского – а у него ведь есть не только отдельная фантастическая поэма «Теркин на том свете»: в первом, главном «Теркине» тоже присутствует глава «Смерть и воин». Причем старуха с косой там отнюдь не порождена сознанием тяжелораненого солдата: она, как сказали бы материалисты, существует вне и независимо от него. И в некоторых военных песнях Высоцкого открывается «фантастическое измерение». И в чонкинском цикле Войновича, который фантастикой как бы не считается – но, собственно, почему? И кинодилогия «Мы из будущего» легитимно вписалась в жанр. И… И…
Кстати, если говорить о степени фантастических допущений, которые имеют место в «Повести о настоящем человеке», – то среднестатистическим фантастам до такого и в прыжке не дотянуться…
Впрочем, призна́ем: писать фантастику о Войне (той самой, которая «по умолчанию»), конечно, трудно. Особенно сейчас, нам, этой Войны не видевшим. Но ведь это вообще – трудно, в рамках любого литературного направления, жанра или метода.
Лично меня не всегда впечатляют частые ссылки на «реальность событий», будто бы поведанных автору старшими родичами (даже если в этом не сомневаться… а ведь иногда приходится!); более того, я такие методы порой считаю не совсем достойными: это как бы «выклянчивание дополнительных бонусов», которые в любом случае будут получены не поколением фронтовиков, но нынешними писателями. Плюс, конечно, коробит элементарное незнание. Как «техническое», так и психологическое: сплошь и рядом персонажи «нажимают на курок», сбивают «мессеры» чуть ли не из рогатки (или вообще при помощи крестного знамения), используют в 1941-м (а хоть бы и в 1945-м!) приемы «русского ниндзюцу» (а хоть бы и немецкого!) или предаются длинным философским рассуждениям во время подъема в атаку.
Но это еще цветочки. Некоторые литераторы подчеркнуто избегают затрагивать острые, болезненные, нестандартные темы – зато другие погружаются в них даже слишком охотно, со злорадством и некрофильским смакованием подробностей. Бывает и наоборот: в особую ярость приводит бодряческая тональность (чувствуется, что для длинного ряда современных фантастов ВОЙНА, даже необязательно Великая Отечественная, – это крутое, классное, интересное мероприятие вроде сафари-тура, на которое авторы готовы хоть каждые выходные ездить, чтобы расслабиться и отдохнуть). А многие из наших современников торопятся использовать ВОЙНУ, опять-таки уже не обязательно Великую Отечественную, как рупор своих сегодняшних политических чувств, прикрыться ее авторитетом в злободневных целях, превращать ее участников в выразителей собственных симпатий или антипатий.
Да, все это так. Да, если кто-то скажет, что для фантастов эти грехи менее характерны, чем для… (а, собственно, для кого? Реалистов? Но это течение без «социалистической» приставки уже не считается единственно правильным!), – то он либо лжет, либо заблуждается.
Но, во всяком случае, на страницах этого сборника вы подобных текстов не увидите. А вот хорошую фантастику – гарантируем. И надеемся, что при взгляде на линию фронта сквозь амбразуру фантастики можно увидеть такие детали, которые через бруствер реализма остаются незамеченными…
Григорий Панченко