Впервые за всё время каша была сладкой. Белая рисовая каша и даже с изюмом и кусочками чернослива и кураги. И потому ели, не спеша, смакуя. Такого Гаору ещё не приходилось пробовать. Как всегда, в конце давали добавку. Обычно она шла в очередь, полмиски сверх пайка, но сегодня по две ложки всем положили. И чай был слаще обычного. Как все, Гаор встал из-за стола, поблагодарил Мать и вышел в коридор, где сразу закипело веселье.
К нему, правда, сунулся было Махотка.
— Рыжий, ты чо девчонок заманил?!
— У них убыло? — ответил вопросом Гаор.
И вокруг грохнули дружным смехом.
— А чо, девки, грех жалиться, задарма прокатились!
— Рыжий, ты ж чо их выпустил? Увёз бы к себе и лады.
— Ага, им там с Плешаком в самый раз было бы!
— Ага, два на два!
— А Махотка бы следом бежал!
С Гаора переключились на Махотку, пошли поминать, с кем и чего такое случалось. И не такое тоже. Кто-то сзади дёрнул Гаора за рубашку. Он круто развернулся, чтобы поймать приставалу, но та увернулась и исчезла в толпе, и Гаор, уже зная правила — не знаешь, кого ловить, лови что под рукой — поймал и притянул к себе Зимушку.
— Ух, ты скорый какой, — не всерьёз отбивалась она.
Обычно в ловитки — погоню и ловлю с поцелуями — играли на дворе, там хоть погоняться где есть место, ну а в коридоре зато другое способнее. Не желавшие играть, а может уже сговорившиеся разбежались по кладовкам и другим удобным местам, и в коридоре стало чуть свободнее. Ловил он, ловили и его, вернее, подставлялись ему.
Гаор уже давно заметил, что весь охмурёж и заигрывание с угрозами заманить и затащить ведут мужчины, но решают женщины. Коли сказано тебе: «нет», — то отвали и не настаивай. Та, его первая, не звала его, и он считал себя свободным. Да и у остальных тоже, похоже, каждый раз решается заново. Это настолько не походило на привычное с детства, когда мужчина редко когда зовёт, больше приказывает, и женщина не смеет отказываться, если только за неё не заступится другой мужчина, что не укладывалось в голове, и Гаор, не пытаясь пока понять, просто подчинялся здешним правилам, угадывая их по поведению остальных. И сейчас, видя, что в коридоре остаются только парни и девчонки, а кто постарше разошлись, он тоже вышел из игры и ушёл в спальню.
Здесь упоённо валялись на койках, играли в чёт-нечёт, вели какие-то свои в своих компаниях разговоры, но, проходя к своей койке, Гаор не так понимал, как чувствовал, что он здесь действительно свой, никому ему не надо ничего доказывать, отстаивать себя, придумывать объяснения, чего это ты не в увольнительной, за что оставили, или почему домой не взяли, как это бывало в училище.
Гаор достал из тумбочки сигареты — у него ещё с той выдачи пять штук, да ещё сегодняшняя пачка, и фишки есть, чтоб прикупить, — может себе в честь праздника даже три позволить, взял зажигалку и пошёл в умывалку.
Там было полно курильщиков, и вечно маявшийся без курева Мухортик — свою пайковую он не столько скуривал, сколько раздавал как долги — стоя в общем кругу, с наслаждением дышал даровым дымом.
Трепались о жратве и бабах. О выпивке говорили мало — рабу напиться редко удаётся, это в посёлках есть такие бабки, варят хмельное, а здесь-то… даже в праздник не дают. Хозяин не терпит. Можно, конечно, к надзирателю подлизнуться…
— За ради выпивки ссучиться? — удивился Гаор.
— То-то и оно.
— А чо, был такой… как его?
— А этот, сучонок, ну так и продали его.
— И надзирателя того уволили.
— За курево в неположенном отметелят, но ещё посмотрят, а с выпивкой… всё, в раз на торгах окажешься!
— И с поротой задницей.
— Ну да, а тогда хрен к хорошему попадёшь.
— Ну да, они целых смотрят.
— Вот чо ещё хорошо, браты, это что дубинки у наших. Синяк он сойдёт, а кожу порвёт, рубец сразу виден.
— Ага, я вот на заводе работа́л, так тамошние надзиратели с плетьми ходили. Походя врежет, так через штаны рвёт.
— Есть такие, штаны целые, а по ногам кровь текёт.
— Рыжий, а тебя это чем метелили? Ну, на спине у тебя, как полоса вырезана.
— Это фронт, — пыхнул сигаретой Гаор, — осколочное ранение.
— Это как?
— Чо за хренотень?
Гаор стал рассказывать о снарядах, минах и пулях. Ну, с пулями хоть вприглядку, но были знакомы все. Охранники с автоматами, управляющие с пистолетами — обычное дело. А вот снаряды…
— И большой он, снаряд этот?
— От таких до таких, — Гаор, зажав сигарету зубами, показал руками размеры.
— Ни хрена себе!
— Даа, ежели таким да по башке, то и не встанешь.
Гаор невольно рассмеялся.
— Когда прямое попадание, то ни вставать, ни лежать некому, ни хрена от человека не остаётся. Так… ошмёточки вокруг, — он передёрнул плечами. — Стоишь, говоришь с кем, слышишь: свистит, тут, где стоишь, там и падай, тряхнёт тебя, засыплет, потом встаёшь и стряхиваешь с себя… землю с мясом.