Здесь их ненадолго оставили одних. Строй сразу смешался. Торопливо, напоследок, о чём-то сговаривались, чего-то желали. Гаор пробился к Седому.
— Держись, парень, — тихо сказал Седой. — Помни, ничего вечного нет. И это не самое страшное.
Гаор успел кивнуть и вытолкнуть через сведённое судорогой горло.
— Спасибо, за всё.
— Сочтёмся, — отмахнулся Седой.
Гаор сразу вспомнил, обрывок какого это изречения: «…у Огня угольками…», и прикусил губу, чтобы не закричать в голос, бессмысленно и дико ругаясь, как тогда в Чёрном Ущелье, когда он держал на руках истекающего кровью новобранца. Тому раздробило ноги, он наложил жгуты, но была ещё рана в живот, и мальчишка, цепляясь за него, шептал: «Сержант, говорили, умирать не больно. Мне больно, значит, я не умираю, да? Сержант…» А сверху сыпалась каменная крошка от развороченного укрытия.
— Готово?
В комнату порывисто вошёл молодой и румяный лейтенант с зелёными петлицами и списком в руке.
— Так, становись. Кого вызову, проходит.
Они выстроились вдоль стены.
— Сто двадцать, сто двадцать один, сто двадцать два, сто двадцать три, сто двадцать четыре. Пошёл.
Седой, Чалый, Чеграш, Зима, Гиря вышли в указанную дверь.
Его номер сто тридцать второй, он может ждать. Но очередь двигалась быстро.
— Сто тридцать два.
Гаор шагнул вперёд.
— Пошёл, — бросил, не глядя на него, лейтенант.
Следующий зал заметно длиннее, с паркетным полом и тоже двумя дверями. Одна, через которую впустили его, а другая в дальнем торце. Вдоль стены по периметру невысокий, высотой в ладонь, не больше, помост достаточной ширины, чтобы можно было стоять, не касаясь стены. Помост обтянут серым, чуть шершавым материалом и, встав на указанное ему надзирателем место, Гаор почувствовал, как согреваются ступни.
— Руки за спину, — сказал ему надзиратель и отошёл, чтобы поставить Лыска.
Руки за спину, это «вольно». Такую стойку Гаор мог держать долго и потому стал оглядываться.
Помост был рассчитан на, по крайней мере, полусотню… экспонатов. Расставляли их, сообразуясь с какими-то списками. И Седой с бригадой оказались далеко, но на другой стороне, так что он их видел. Приводили и ставили ещё и ещё, этих он уже никого не знает, видно, из других камер. Рядом с ним поставили мужчину, черноволосого, с густой бородой и усами, которые топорщились щёткой и потому не закрывали ни шею, ни губы. А слева оказался Малец из их камеры, озиравшийся с таким же любопытством. Наконец помост заполнился, у дальней двери поставили столик со стопкой каких-то вроде книжечек. Зазвенел звонок, и дальняя дверь открылась. Вошли покупатели.
Хорошо одетые, все в штатском, солидные мужчины, многие, как сразу заметил Гаор, знали друг друга. Они, не спеша, вежливо пропуская собеседника вперёд, входили, брали книжечки — каталог аукциона, догадался Гаор, вспомнив виденное на аукционе трофеев — и так же не спеша прохаживались вдоль помоста, разглядывая выставленный товар, делая пометки в каталогах. Иногда им хотелось что-то уточнить, и они приказывали показать мускулы, снять полотенце, повернуться спиной. Мимо Гаора уже прошло несколько таких, оглядели, пометили в каталогах, но приказаний не последовало. Один долго и внимательно рассматривал покрасневшего Мальца, чиркнул в каталоге и отошёл. Малец перевёл дыхание.
— Тряпку убери.
Гаор вздрогнул, не сразу поняв, что это ему. Перед ним стоял не старый, чуть старше сорока лет, мужчина в штатском, но с орденскими ленточками на пиджаке. Его чёрные глаза оглядывали Гаора с холодным интересом. Прикусив губу, Гаор распустил узел, зажав полотенце в опущенной вдоль тела левой руке.
— Повернись.
Он повернулся спиной.
— Обратно. Можешь прикрыться.
Завязывая полотенце, Гаор почувствовал, что руки у него дрожат, а щекам горячо от прилившей к ним крови.
Покупатели то и дело заслоняли от него Седого, но иногда в просветы между тёмными дорогими костюмами и гладко выбритыми головами ему удавалось увидеть высоко поднятую голову Седого, светлую шевелюру Чалого, Чеграша он уже видел хуже, а к Зиме и Гире надо поворачивать голову, что, как он понимает, запрещено. И подражая Седому, Гаор так же высоко держал голову и смотрел не на проходивших перед ним, а над ними.