— Во, Старшина, новенький! — встретили Гаора.
Новенький? Что-то, хотя слово вполне обычное, встревожило, нет, насторожило Гаора, и, оглядев высокого, а по виду, ну, совсем чистокровного парня с кружком на практически неприкрытом лбу и в обычной, как у всех, рабочей одежде, он переспросил с удивившей его самого насмешливо неприязненной интонацией.
— Новенький?
Поздоровался Ласт со встречавшими его правильно, вопросы были простые и ответы могли быть полностью правдивыми, так что неприязнь в голосе дежурного или, как его называли остальные, старшины даже несколько удивила. И сначала он… ощутил, что этот голос он знает, и слышал его… недавно, во всяком случае уже после сдачи в «патриотический долг», а разглядев стоящего перед ним, узнал. Да, это он, Лохмач в камере, а тогда, в «Орлином Гнезде», Рыжий, шофёр одного из Ардинайлов.
Губы под рыжеватыми усами, сейчас не лохматыми, как в камере, а аккуратно расчёсанными, как в «Орлином Гнезде» Ардинайлов, дрогнули в улыбке. Или насмешке?
— А я тебя помню.
Страшным усилием Ласт остановил поднимающуюся к горлу леденящую волну страха и ответил:
— Я тебя тоже.
Если бы не Тихоня, не разговоры с ним, не работа над «Высокой кровью», Гаор бы, скорее всего, сорвался, или отправил бы сразу этого… к блатягам, но… да и там, в той камере, Новенький ему помогал, наравне тогда с Младшим. А значит, как с Младшим, ставшим Тихоней, так и с… этим. Огонь справедлив и не прощает неблагодарности.
— Помнится, твой хозяин к моему приезжал. На летний праздник.
— Помню, — кивнул Ласт. И с еле намеченным вызовом, заметным и понятным только знающему о причине: — За одним столом сидели.
Гаор кивнул.
— Было дело. Так, значит, шофёр. А ещё тебе чего в карточку вписали?
Ласт по возможности незаметно перевёл дыхание. Что ж, «скажешь обо мне, скажу про тебя», — сработало. Значит, теперь играем в: «А что было? Ничего и не было». Принято. Он пожал плечами.
— Грамотный.
— Это хорошо, — Гаор улыбался уже совсем свободно. — Грамотных мало, да и не каждого к делу приспособишь. Пошли.
Всё вместе заняло не больше двух, ну, трёх мигов, и вот они уже идут между палатками, и Гаор на ходу кого-то вздрючивает, кому-то что-то командует.
И вдруг, когда опять же на миг никого нет рядом, тихое:
— Если не можешь без этакого, — еле заметный выразительный жест, — я тебя к блатягам отправлю, там это позволяется, а у нас за это сразу придавят. Решай.
Ласт ответил короткой, но очень ёмкой и крепкой руганью.
Гаор кивнул.
— Сам шагнул, сам иди. — и громко: — Водилы, Старший ваш где?
— Тарахтелку на ремонт пригнали, — ответил белобрысый чумазый парень. — Никогда такой не видели.
— Видеть видели, — сразу вступил ещё один. — Но издаля. А так-то…
— А Четыро́к землекопам читает. Как ты велел.
— Ну и…
— Кунг? — решил показать себя Ласт.
— Чего?
— А ты, паря, разбираешься?
— Малый кунг и водил, и перебирал, — подчёркнуто спокойно ответил Ласт.
— Вот и разберись, — кивнул Гаор. — В какой вашей палатке койка свободная? Во, дело. Мешок там кинешь и иди пособи, раз знаешь.
Последние слова он выкрикнул, уже убегая за прибежавшим за ним посыльным.
— Заездили мужика, — покачал ему вслед головой немолодой — явно за тридцатник перевалило — чернобородый мужчина. — Как тебя? Ласт, говоришь? Ну, бывает. В моей палатке будешь. Пошли, определю тебя…
…Дороги, дороги, дороги… Вперемешку грузовики, легковушки, танки, тягачи с прицепленными к ним чем-то большим и непонятным, потому что укутано пятнистыми чехлами так, чтоб со стороны непонятно было, что там под ними. И тут же люди. В армейской полевой пятнистой форме с разноцветными петлицами и шевронами, и в штатском, на машинах и пешком. В этом непонятном, а потому и особенно страшном месиве бредут в когда-то аккуратной, но уже обтрепавшейся одежде «для внешних работ», бородатые и лохматые, сверкая заклёпками на ошейниках, двадцать мобилизованных во главе с лейтенантом в общегородской форме с зелёными петлицами Ведомства Учёта Несамостоятельного Контингента.
Карько́ был Старшим в Аргате на центральном комплексе у Сторрама, и здесь его поставили старшим, сказали: «Старший колонны», ну и… Девятнадцать человек смотрят на него, а что он может? Да ничего. Не знает он здесь ничего и не понимает.
Вроде совсем недавно хозяин выстроил их рано утром, практически на рассвете и до общего подъёма, оглядел и сказал:
— Началась война. Вы нужны там. Когда война закончится, вы вернётесь сюда. Я приму всех.