Трей качнулся в сторону, пропуская себе за спину человеческое существо, что металось по двору, как отупевшая от долгого преследования дичь, и встретил загонщика. Женщина запнулась о верёвку и обвалилась, безо всякого сопротивления перед падением, как падают замертво, как падают загнанные лошади, в ярде от хрипящей собаки.
Нарлаг, крупная тварь, не торопился, упиваясь преследованием, словно обладающее разумом существо, убивающее не ради насыщения, но ради удовольствия. Первый неукротимый голод его был утолён и едва ли он пресытился псом.
Трей знал, что ему не потребуется "страховка" дара. Не теперь, не здесь, не с этой тварью. Если бы у него не было оружия, он растерзал бы её голыми руками.
Отяжелевшая, избалованная обилием лёгкой добычи, нечисть забавлялась, оставив осторожность, позволив себе приблизиться почти вплотную к Трею. Не было стремительного броска тяжёлой, усиленной костяными пластинами туши. Длинный выпад верхней лапы - так кот играет с мышью.
Лапа попусту прокогтила воздух, увёртливый противник ушёл от удара - чуть менее быстрого, чтобы представлять для него опасность - и, прокатившись по земле, подсёк мощные ходовые лапы нечисти, вспоров крепкую шкуру и мышцы, взрезав толстое сухожилие. Брызнула, кислотой шипя на железе и серебре, густо-зелёная жижа - кровь. Неуклюже повернувшись, тварь припала на три лапы, когда четвёртая беспомощно подломилась. Зарубить потерявшую манёвренность нечисть осталось делом пары секунд.
Трей отёр лезвие от едкой жижи. Пот застилал глаза, от одежды валил пар. Лежавший во дворе снег превратился в слякоть. Горечь на губах, забитые лёгкие; пепел и хлопья сажи мешались с летучим прахом развоплотившихся тварей. Хрип сменился тихим поскуливанием, и этот звук ввинчивался в уши, перекрывая более громкие: треск горящего дерева, гул вырывающегося вовне пламени.
Как заклятье управляет големом, так он, движимый неосознаваемым состраданием, шагнул к воротам, намереваясь прекратить это...
Только на земле лежала, распластавшись, дыша часто-часто, как больное животное, и уже с нечаемой силой цепляется за колени. В ней, простоволосой, полураздетой, полупомешанной, не вдруг было узнать Зелну, мать Валенты.
В расширенных зрачках, множась, отражался горящий дом.
Трей опустился в почерневший снег, обхватил растрёпанную, раскачивающуюся голову, заставляя посмотреть ему в лицо.
- Валента, - глуша в себе уже отвечающий ему голос, произнёс Трей. Стиснул зубы, цедя горький воздух. - Где она? Ради всего, что свято, ответьте мне...
Огромные глаза Зелны распахнулись ещё шире, зрачки дрогнули, и она забилась в его руках, порываясь бежать, через двор, напрямки в огонь.
Из оскаленного, искривлённого рта рвался стон осиротевшей матери.
- Дочка! До-ченька...
- Валента?! - Трей замер, встряхнул стенающую Зелну, так что голова соломенно запрокинулась, и вопль оборвался. - Валента в доме?
Женщина затравленно молчала, глядя сквозь него.
- Подпол... - посиневшие губы задвигались, сперва через силу, но каждое следующее слово она выталкивала всё быстрее, и слова выпрыгивали, как горошины. - Когда... началось... она в подполе схоронилась.
- Оставь его, - осёк её охриплый голос. На забор навалился закопчённый, лица не видно, человек. Подранный бок, правая рука повисла плетью, борода в подпалинах. - Всё... всё уж. Ни один человек там не сдюжит.
Подпол... пока дом не обрушился...
Трей скинул плащ, окунул в талый снег.
- Хвала Хозяйке, я не человек.
Пригибаясь и уворачиваясь от того, что слетало вниз с догоравшей кровли, Трей на ощупь искал лаз в подпол. Глаз не открыть, точно щёлоком залиты.
Крышку придавил опрокинувшийся ларь - Валента не сумела бы выбраться, даже если бы пыталась, предпочтя смерть от когтей и клыков участи сгоревшей заживо. Изнутри ей не удалось бы сдвинуть такую тяжесть. Трей не нашёл бы вход, если бы сам не свернул сундук, наткнувшись вслепую. Отбросил сколоченный из досок щит крышки, сиганул вниз мимо лестницы.
Дым просочился и в подпол. И жар, как в парной.