Долго. Трей молчал, перебирая впустую потраченные секунды; скачку к дому Лурга, где её давно уж не было, перебранку за окнами...
- Где она?
Белые пальцы Ниери сонно цеплялись за края оставшегося на ней плаща. На лицо её, как в дурнотном сне, так похожее на лицо сестры, и так с ним несхожее, Трей не смотрел. Зелна тяжело поднялась и молча сделала знак следовать за ней.
Охнув и покривившись от боли, Ватан склонился над Ниери, принялся тормошить дочку. Ниери мутило, клонило в сон. Девочка только слабо ворочалась, когда отец, загребая снег пригоршней, прикладывал холод ей к лицу и ключицам.
- Зелна!.. - невесть в чём остерёг её муж. Она не обернулась на хриплый оклик, только выше поднялись острые плечи, и пошла в обход пепелища, по-старушечьи загребая ногами.
Земля у сенника спеклась коркой. Не выжженная пожаром; просто Антариес забирал своё, вытягивал из худородной северной почвы всё, что можно было вытянуть.
Зелна остановилась, не глядя, не дойдя до лежащего на мёртвой земле тела. Там, где она стояла, видно было лишь пятно - некогда белой, а теперь будто расшитой красно-бурыми цветами сорочки. Зелна прижала к лицу стиснутые кулаки и отвернулась.
Оставив женщину позади, Трей приблизился. Опустился на колени - будто выдернули стержень. Он успел многое перевидать, но теперь взгляд соскальзывал, скрадывал подробности; разум закрывался, ещё не способный принять это знание. Он успел многое перевидать, но не было ничего страшнее взгляда её открытых зрячих глаз. Как в бреду, он провёл раскрытой ладонью по её лицу, смежая веки.
Валента лежала на боку, сжавшись, подтянув колени и обхватив себя истерзанными руками.
В груди пекло, жгло под веками. Трей бережно разжал стиснутые пальцы. В её ладони была резная птица. Крылья окрасились кровью, будто кровь не просочилась извне, а истекала из самой деревянной поделки. Рука Трея дрогнула, и ладонь Валенты опустилась ей на грудь. Птица вырвалась, повиснув на шнурке, - словно душа выпорхнула из разбитой клетки тела.
Трей спрятал лицо в ладонях, баюкая боль, как сломанную руку в лубке. И, как с Ниери, он видел, но отказывался понимать.
Шелест шагов. Шелест слов. После всех криков и стонов, что отзвучали среди дотлевавших осквернённых домов, голос не поднимался выше шёпота.
- Худо они з'ажили, - шёпот Зелны змеем вползал в его разум. - Зачахла она с им, затуманилась. Явилась посередь зимы, в чём была выбежала... ночь бродила за околицей. Как иззябла, так пришла под рассвет, стучала, звала под окном. Голубая вся, как ледышка, губы голубые... Как тут не принять? Тот приходил, грозился за воротами. На весь мир охаял. Мы не пустили. А она из дому н`а люди не казалась.
"Что же вы?.. Зачем так..." - ответно билось, стучало в висок.
"Зачем же ты уехал?" - спросили его мёртвые губы Валенты.
"Что я мог?.. Что же мне было..."
- Дитё, сказала, у ней будет, - прошелестела, склонившись над ним, Зелна. - Не мужне. Твоё.
Он мёртво молчал.
- Ватан уж и зыбку выстругал. Не сгодилось.
Примечания:
*корчага - большой глиняный или чугунный сосуд.
*воструха - бойкая, шустрая.
*кутя - кутёнок - щенок.
9.4
Радека нечисть не тронула. Верно, мало было интереса в травле старика, в котором и жизни-то осталось с гулькин нос.
Тем вечером он и уснуть толком не успел, так и маяло бессонницей. Только-только начал задрёмывать, и некрепкая старческая дремота скатилась с него как с гуся вода. Шум, крики, зарево, взблёскивающее сквозь продух в волоковом оконце.
Радек накинул овчину поверх длинной рубахи и портов и отворил дверь. Сощурился от жаркого света. Горели соседние дома, горели сенники и амбары, но никто не бежал гасить пожар. Просто бежали, по-бестолковому, как мечутся по сарайке курицы от хозяйского топора.
Не сразу Радек приметил инако движущиеся среди бегущих фигуры - протяжёнными скачками, скорыми прыжками. Следом задрал голову и увидел небо - другое небо. Мёртвое небо, под которым страшно было умирать, - и всё понял.