На это Диана только пожала плечами. То, что она не отвечает идеальным представлениям Йолль, было не слишком огорчительно или хотя бы обидно.
Взгляд у рыжей сделался мечтательно-расплывчатым.
- Да ты просто никогда не слышала, как он...
- Ну, Йолль же, туды-ть твою растудыть!!
- Да иду я, иду! - гаркнула Йолль, нехотя обуваясь. - Поговорить не дают!
Диана с облегчением возвратилась к прерванному занятию. Со дня на день, а дел невпроворот. И после ухода соседки не раз и не два на губы ложилась смущённая улыбка, и Диана покачивала головой, неосознанно продолжая возражать нелепым подозрениям. Но давнее увлечение, по которому довелось соскучиться за проведённое в Пределе время, помалу настраивало, как и прежде, на спокойный, медитативный почти, лад. Тонкая нить, как лёгшая на стекло изморозь, потихоньку сплеталась в узор - не то букет соцветий, не то морозное кружево.
10.2
Как водится, доделывать пришлось в последний момент.
Все, кто пожелал выразить своё почтение негласной (но бесспорной) первой леди телларионского замка, собрались на обширной территории кухонных владений. Столы унесли с обычных мест и составили в ряды; кухарки готовили с куда б`ольшим воодушевлением и фантазией, чем в обычные дни. Невысоконькую виновницу торжества прямо на стуле верхом водрузили на один из свободных столов, откуда она, важно кивая, и принимала хвалы и поздравления, благосклонная и торжественная, как языческая царица.
Диана и дольше любовалась бы на эту живую сюжетную картину, да только собственный её дар не был завершён - как на зло, последние дни выдались хлопотные, даже больше против обычного. Поэтому она ушла подальше от всё прибывающей толпы - если у кухонных работниц просто не было возможности проигнорировать именины начальницы, то мужское население Теллариона жаловало исключительно в добровольном порядке. Ни для кого из них не являлось секретом, чьими хлопотами пребывающее в упадке от нерадения Магистра и его приближённых хозяйство ещё худо-бедно обеспечивает нужды замка.
Б`ольшую часть очагов уже погасили; здесь и так становилось жарковато от скопления оживлённо переговаривающихся, перемещающихся людей. Очаги располагались в самой глубине помещения, у дальней его оконечности, отделённые от основной площади выступами стен. Диана устроилась у того, что ещё остался гореть, на забытом табурете, недостаточо высоком, чтобы удобно сидеть на нём за общим столом. Кочергой поворошила огонь, чтобы он дал побольше света.
Осталось всего-то ничего, на полчаса работы.
Со стороны, где располагалось весёлое собрание, доносился уютный шум, напоминающий разом и студенческие сборища, и предпремьерную суету. С тем же звуком, с каким в аудиториях двигают стулья, здесь двигали длинные лавки, располагаясь с той же многословной вознёй, кому с кем больше по душе. Самые нетерпеливые уже принялись за угощение, распространяя шум, памятный каждому, кто обедал в студенческой столовой.
Дежавю сделалось абсолютным, когда среди всей этой симфонии шума заявил о себе далеко слышимый звук, без которого, уж точно, не обходится ни одно достаточно многолюдное застолье, в каком бы мире оно ни устраивалось, - бряцанье музыкального инструмента, - и, как всюду водится, инструмент этот был до крайности расхлябанным.
Диана поймала себя на том, что улыбается, услышав знакомую по полусотне квартирников и капустников и паре дюжин студенческих посиделок какофонию.
То, что Диана для простоты назвала про себя гитарой, потому что звучало оно именно как расстроенная гитара, принялось скрипеть и дребезжать под чьим-то решительным напором, и немедленно грянула одна из тех застольных песен, не требующих особого мастерства - знай задавай ритм да выкрикивай куплеты, чем громче, тем лучше.
Диана расправила на коленях шаль, почти готовую, осталось четыре ряда узора. Хотелось уже и самой влиться в этот развесёлый гам, заразительный даже на расстоянии, да и поужинать не помешало б.
Одна застольная сменилась другой, такой же незамысловатой и почти неотличимой по мотиву. Хоть куплетов было и много, но все короткие, и менялась в них лишь пара слов повтора. Собравшимся это пение наскучило даже скорее, чем Диане, и у запевалы отобрали особенно жалостно взвизгнувший напоследок инструмент.