Во своих воспоминаниях она была маленькой и лёгкой, озорным зверьком, которому внушали чуждую здоровому ребёнку степенность. Но она никогда не была здорова. Она была фарфоровой куклой с нежной, как лепесток, кожей и завитыми каштановыми локонами. Девочкой-куклой, в которой сломалась невидимая пружинка.
Она вспомнила боль, мгновенную и острую, как укол булавкой. Она упала в ворохе бархатных складок, кружев и локонов. Упала красивой сломанной куклой, упала подстреленным зверьком. Она даже не успела испугаться, в ней было лишь удивление и обида. Она умерла.
И родилась вновь - на операционном столе, среди проводов, трубок и писка приборов. Родилась в другом, опустевшем теле, повреждённом, но здоровом. Схожем с её, как схожи куклы, изготовленные по одному образцу.
И некая сила перенесла искру души от одной обречённой угаснуть свечи и затеплила другую, едва потухшую.
Примечания:
*рокировка - здесь перестановка, перемещение.
*инициал - здесь в значении: крупная, затейливо украшенная буква в начале главы.
*котта - надеваемая поверх рубахи плотная туника, в мужском варианте - подпоясанная, длиной до колен.
*уппелянд (упеланд, иначе тапперт) - верхняя одежда неприталенного силуэта, показывающая высокий статус владельца; пышная, с пышными рукавами, изготовленная из дорогих тканей, часто узорных, а также нередко отороченная мехом, обшитая богатой каймой.
10.4
Телларионский замок в своём дошедшем до последнего предела долготерпении спаялся в единый организм, исполинского зверя, в чьём принуждённом молчании уже слышался отголосок раскатистого рыка. Эхо его гуляло снизу доверху, от кухонь и хозяйственных построек до высоких покоев.
О последних событиях шептались в вечерней темноте, свесившись с коек, мальчишки-ученики. О том же толковали, проведав от знакомцев, люди в городе. Только об одном и судачили на кухне.
- Как же так нету, когда есть? - собрав вокруг себя толпу кивающих на каждое её слово женщин, с важностью рассуждала тётушка Фьора. - Хотела б я знать, чего старый ворон удумал. Эти, герцухские-то, так, значит, рты и поразевали, - Фьора наглядности ради отвесила нижнюю челюсть и картинно развела руками, обтерев о передник. - Не то они ждали услыхать, совсем не то! Неспроста всё это, вот что я вам скажу, - заключила авторитетно и разогнала подчинённых за работу.
Раскатом грома прокатилось официальное заявление Магистра в ответ на требование Кармаллора принять немедленные меры по защите людей края.
"Никакой опасности не существует".
Магистр лгал, и лгал себе в убыток. Не первый год и не первое десятилетие по Пределу расползались слухи; чем дальше от заражённых земель, тем уверенней и громче слухи эти провозглашали себя: мол, ведьмаки даром едят честный хлеб, а нечисть, если и была когда, сама давно передохла. А сказки про грядущие ужасы, про страшное "время предела" какой-то ушлый ведьмак и измыслил и слух в народ пустил.
И вот теперь, когда сам собою подвернулся случай надёжно опровергнуть враждебные Теллариону сплетни, когда происходит то, что не списать на придуманную Белым городом уловку, как вернее содрать чёрную десятину, и столько звонких тёпленьких монеток сами плывут в руки, Магистр, который никогда не был бессребренником, прерывает многолетнее молчание только для того, чтобы сделать убийственное для всех заявление.
Не было никакого предварительного сговора, ни объявления о сборе, просто давно нагнетаемое напряжение наконец потребовало выхода. Просто Телларион стал подобен сосуду с перебродившим вином, и внешние ограничители уже не удерживали энергию взрыва.
Никакого сигнала, разговоров между собой, просто все они в единый момент действовали как части единого целого.
Белое пространство полигона потемнело от чёрных одежд, среди которых яркими пятнами выделялись синие и зелёные мантии. Они пришли все до единого, от семнадцати-восемнадцатилетних юношей, едва прошедших обряд, до самых старых мастеров и мэтров. Среди них не было лишь горстки старших, мэтров из ближайшего круга Магистра, колдунов по преимуществу слишком дряхлых или слишком немощных, чтобы чего-то стоить самим по себе, но преуспевающих в искусстве придворной лести и подобострастия, а оттого ценимых Магистром более прочих.
И эти собравшиеся мужчины, юные и немолодые, облачённые в цвета боевых магов, учёных и лекарей, были единым. Сухое, ропщущее море трав, готовое вспыхнуть даже не от искры - от упавшего луча.