Выбрать главу

   Диану клонило в сон. Духота и пчелиное гудение кухни действовали одурманивающе. Она стояла, по локоть опустив руки в пену, невидяще глядя на искристую шапку мыльных пузырей.

   Первоисточник... забившийся, словно встревоженное сердце, едва она приблизилась. Разговор с мастером Коганом, что она перебирала, слово за словом, как бусины в ожерелье. Его секундное замешательство. Сама мысль о собственной... избранности? казалась смехотворной.

   И всё же... всё же...

   Полуобморочная дремота смежала веки.

   У огневолосой девушки в её воспоминании был влажный взгляд и дрожащие по-детски припухлые губы.

   - Скажите им... несправедливо наказана... ни в чём не виновата... скажите... скажи...

   Из её рта, сквозь её кожу прорастали травы и л`озы, опутывая, оплетая, как забытую статую, заглушая монотонную мольбу.

   Тлели и дымились алые одежды, искрили смоляные волосы, но и тогда яркие, точно искусанные губы продолжали усмехаться:

   - Не жалею ни о чём.

   В девушке-лурни всё было порыв и движение. Простёртые руки, устремлённый ввысь взгляд. Прозрачные пальцы заскребли по горлу.

   - Распахните двери... хоть глоток... глоток... воздуха.

   - Времени подвластно вычерпать море. Это известно тому, кто умеет ждать.

   Четвёртая стояла по пояс, по грудь, по плечи в воде. Вода всё прибывала. Бирюзовый взгляд оставался ясен, даже когда вода сомкнулась над её головой.

   Диана попыталась закричать, но вместо слов изо рта хлынула кровь. Онемев в ужасе, она опустила взгляд и увидела свои неподвижные мраморные руки. А из разверстой груди вырывалось радужное сияние.

   - Что же ты наделала... - с тоской прошептал уже слышанный когда-то голос, и всё в ней содрогнулось, устремилось навстречу в последнем усилии...

   - Ну и что же ты тут наделала?

   Чтобы не упасть, Диана ухватилась за что-то, оказалось - край лохани. Руки были совсем её обычные, порозовевшие от работы, только одеревенели в неподвижности. И сердце оставалось на положенном месте, отзывалось незнакомой тянущей болью. Из лохани звучным иссякающим потоком выливалась вода.

   Тётушка Фьора, нехорошо поджав губы, стояла у края обширной лужи.

   - Вот что, девушка. Ступай-ка восвояси, чтобы я тебя нынче здесь боле не видела. Только болотину изволь сперва за собой осушить.

   Так что к Грайлину Диана всё же пошла. И застала его в на диво сносном состоянии. Вероятно, ученик всё же сдержал слово и не дал пропасть старому наставнику. Или же наставник, проспавшись, сам нашёл в себе силы добраться до целебного эликсира.

   Диана в общих чертах поведала магу о приключении, в которое оказалась втянута по его милости, в надежде, что она поможет ей лучше разобраться в ситуации, но мэтр мог рассказать немногим больше того, что уже было известно от мастера Когана.

   Диана спросила старика о статуе девушки с закрытыми глазами.

   - Никто не знает наверняка. Древнее изображение. Она стоит там, должно быть, с основания Теллариона.

   - Кто она?

   - Первая хранительница. - Старик поморщился, потирая висок. - Ты уже читала о ней. О Сантане. Вот. - Он тяжело поднялся и, шевеля губами, провёл рукой по высящейся на краю стола книжной стопе. Вытянул из середины одну, в тёмно-синем, покрытом, словно изморозью, серебристой вязью, переплёте. - Ознакомься, если желаешь.

   Мэтр Грайлин, по-стариковски нахохлившись, щурился на пламя, изредка прикладываясь к кружке. Диана шелестела страницами, время от времени задавая вопросы.

   - В языке северян-авалларов множество обозначений для льда и снега, различных их состояний, - ровно, как в лектории, вещал старик. - В прозвании Сантаны не просто лёд, но лёд с вершин горных пиков, с оконечности населённой части Предела. Словом, тот, что никогда не тает. Пророчица эта видела так много боли, что, в конце концов, пронзила своё сердце кинжалом, в первой версии - обсидиановым. Согласно же другому переводу, - и это кажется более верным, потому что сердце её обратилось в лёд, сделавшись нечувствительным ко всему земному, - обломком сталактита. В одной из легенд, довольно распространённой, Сантана идёт ещё дальше в своих попытках стать идеальным орудием прорицания, и просит Аваллара отнять у неё глаза, чтобы, так сказать, не видеть ничего, не относящегося к делу.