Она не знала людей, называвшихся её родителями, бабушками, тётями, крёстными. Не помнила одноклассников, соседей и друзей. Она не испытывала к ним никаких чувств, и это было куда страшней. Диана не помнила не только людей, но и город, страну, дом, дачу, названия улиц, станций метро. Не знала названий для множества вещей, с которыми ежедневно сталкивалась на протяжении предыдущих семи лет.
Её неотрывно преследовал страх допустить ошибку. Она приучила себя к осторожности, внимательности, наблюдала за действиями окружающих и копировала их. Первое время просто не могла иначе, наращивала знания, наматывала их, как клубок. Потребовалось немало времени, чтобы начать действовать уже интуитивно, не просчитывая каждый шаг, но то было весьма относительное облегчение.
Её победа состояла лишь в том, что для тех, кто близко не знал её до аварии, для тех, с кем встретилась после, Диана сумела стать будто бы "своей", такой же, как все, и других, не её, называли фриками, белыми воронами. Но действительно своей она так ни для кого и не стала.
Мать отторгала её, как нечто чужеродное, вредоносное, кощунственное. Ни её тело, ни её чувства не принимали вернувшуюся дочь. Её любовь осталась в больничном коридоре, под мигающей лампой за дверями операционной, словно отсечённая хирургическим скальпелем, выброшенная в ворохе окровавленных простыней. Закон сохранения энергии - природа не терпит пустоты. Пустота, образовавшаяся в душе матери, заполнилась другими чувствами.
В Диане установилась внутренняя блокировка. Никого не любить, ни с кем не сближаться, не посвящать в свою тайну. Ей так долго и последовательно отказывали в любви, что она уверилась в своей ущербности, наличии некоего изъяна, исключающего саму возможность любви к ней.
Видела ли она свои странные сны до аварии? Видела ли сны вообще? Прежде она не связывала одно с другим. Максимум, до которого она доходила в попытках самоанализа: допускала, что сны - своеобразная отдушина, лазейка в придуманный мир, где её ждут. Но мэтр Грайлин заставил её задаться вопросом: что, если привычная логика в её случае - бесполезный инструмент, и лишь дарованное первоисточником наитие сможет указать верный путь, через принятие себя прийти к себе?
Трей явился без зова, пожалеть или ещё зачем, и, что бы там ни говорил мэтр Грайлин, Диана была рада одному его появлению, ощущая благодарность, тёплую, как дружеское прикосновение.
- А ну подъём! - весело скомандовал Трей. - На волю! Сколько можно здесь чахнуть?
- Ну что ты выдумал? - нехотя отбивалась Диана. - Мэтр Варух на пороге ляжет, но не выпустит.
- Мэтр Варух дал добро.
- Вот это да! - восхитилась Диана. - Как тебе только удалось? Ты и впрямь настоящий волшебник!
- А то! - хохотнул Трей. - Ну пойдём скорей. Если не огонь с неба, я весь день сегодня свободен.
- Что, прямо таки огонь? - Диана украдкой подтянула вязаные чулки.
- Слово мага... Собирайся скорей, а то до сих пор толком города не видела - ну преступление, в самом деле! А там сейчас такое - ух! Всё белеет и сверкает, как есть - Город-изо-льда.
- А мэтр Грайлин простудой мается... - Диана спешно повязывала шаль - не ровен час мэтр Варух отпускать передумает. - Холодина, говорит, как в Бездне. И ветер с ног сшибает.
- А ему хорошо никогда не бывает, - отозвался Трей, выхватывая у неё верхнюю одежду, чтобы помочь продеть руки в прорези. - Зимой надо лета, осенью - весну.
Долгое ли затворничество, второй (третий?) шанс на жизнь, магия внутри неё или магия этого места - город был всё так же прекрасен, но виделся по-иному. Телларион - живой, дышит воздухом клонящейся к зиме осени, видит тысячи снов. Вены улиц, артерии - рукава Илекты. Радужными осколками в калейдоскопе - лица. Диана видит мир чётче, ярче, выпуклей. Так, словно обрела зрение высшего порядка, словно сняла повязку, позволявшую видеть лишь блёкло-серые очертания.
У старушки-торговки ласковые глаза. Диана видит лица её внуков и чувствует запах лежалых яблок. Мимо пробежали ребята: девчонка с растрёпанными рыжими косичками и долговязый парнишка. Влюблённые ребята казались двумя светильниками, карминный тёплый сердечник и расходящееся мягкими волнами свечение - там, где одно соприкасается с другим, пышет жаром, сильным, но не обжигающим. Свет старушки исходил из её глаз, зелёный и глянцевый, как яблоки на чердаке. Вприпрыжку ступал ребёнок, и его любопытство, постоянное ожидание приключений выглядело как солнечный зайчик. Мальчика вёл отец, его спокойствие было цвета глубокой синевы.