- Так значит, я побратался с разбойником и браконьером. Грань и Бездна!
- Несмываемое пятно на твоей чести! - расхохотался Трей, ответно огрев друга по спине. - Значит, едешь?
- Еду, - твёрдо ответил Демиан, возвращая взгляд к северным воротам. - А что ты? Поедешь в Хетань? К матери на могилу?
- Её там нет, - Трей, помолчав, качнул головой. - Она в Выси. И со мной. Дем... Твоему родичу должно быть лет под девяносто. Люди, не-маги, столько не живут. С чего ты так уверен, что он ещё жив?
Демиан с улыбкой обернулся к Трею, положа ладонь ему на плечо.
- Он никогда меня не обманывал.
Трей неловко усмехнулся, пожимая его руку.
- Понятно, в кого ты такой.
- Упрямец?
- И это тоже. Знаю, что успел изрядно надоесть тебе за десять лет, и всё же... Дем, нарлаг побери, когда ещё выдастся возможность увидеть мир за пределами Антариеса и Теллариона? Что скажешь насчёт компании?
- Кри недалеко от Теллариона, к Антариесу того ближе. Ты ничего не потеряешь, не поехав. Но зачем мне тебя отговаривать?
- И то верно! Да и учитель, уверен, будет счастлив выпроводить нас обоих. Как тут не порадовать старика?
- Да ты просто образец почтительности.
- А то как же... Одного не пойму, Дем. На что нам этот миг свободы? Право впервые и напоследок повидать забытые семьи, которым среди нас воспользуется один из сотни. Учитель говорит, это один из немногих законов, который Магистр не переиначил и не отменил, потому что не видит в том вреда или попросту не понимает. Вот и я не понимаю. Зачем?
Вровень с ними с шумным порханьем промелькнула птичья стайка. Прянула во все стороны, огибая примыкавшую к дальнему краю площадки остроконечную башенку. По будто бы игрушечным улочкам сновали словно бы ненастоящие люди, втрое меньше пропорхнувших птах.
- Чтобы помнили, кого должны защитить.
(Синар, Кри. Двумя днями позже)
Дорога - не дорога - две тележные колеи. Издали казалось, что кони плывут в сизоватом тумане, задевая грудью зыбкие верхушки цветущего мятлика. Кони - не затурканные крестьянские лошадки, не для телеги и пахоты. Приученные ходить под седлом, горбоносые, с гибкими шеями, сухими длинными ногами.
Всадников было двое. Оба молодые, глядящиеся близнецами в одинаковой одежде, при оружии в простых удобных ножнах. Их роднили видимые издали приметы: равно непринуждённая посадка привычных наездников, сходная повадка - не вилланов, не лавочников, - привычных к оружию ребят.
Вблизи сходство развеивалось. Оба рослые и ладно скроенные, но лишь один мог сойти за уроженца здешнего края. Привычный и приятный глазу местных тип внешности: чистое, юношеское ещё лицо с тяжеловатыми ясными чертами. Льняные волосы крупными кольцами, лазоревые глаза, весело глядящие из-под густых пшеничных бровей.
Второй был чужаком. Глаза - как угли, и ресницы словно углём нарисованные.
Время было покосное, и то, как двое въехали в деревню, видели только оставшиеся с малыми детьми старухи, от кого не станет проку на покосе, да несколько женщин, готовивших работникам вечерять*.
Светловолосый, свободно отпустив поводья, озирался с весёлым удивлением. Другой по сторонам не глядел, напрямки пустив своего вороного до оконечности недолгой деревенской улицы.
Толстая неопрятная старуха вытаращилась поверх соседского забора, пригляделась к чернявому молодцу и в ужасе присела, так что один платок остался торчать над зубцами щербатого частокола. Забормотала, чертя знак Хозяйки, отвращающий злую силу.
Наваждение не развеивалось. Парень бросил поводья, птицей слетел с седла. Не более чем на мгновенье задержал ладонь на калитке и широким шагом пересёк двор, где давно не держали ни свиней, ни коз, ни какую другую живность.