- Не сердись... Ну его, таков уж уродился. - И улыбнулась задумчиво, улыбка мелькнула и пропала, как солнечный блик на волне: - Если б по-иному вышло, я б за брата твоего названого пошла.
- Это за Дема-то? - не к месту переспросил Трей, тщетно воображая того одним из местных парней. Памятный с детства образ деревенского мальчишки не вязался с повзрослевшим другом - не одетым в чёрное, не перепоясанным оружием. Обнимающим Валенту - по праву жениха. И позавидовал тому, несбывшемуся, Демиану.
- За него, - ровно ответила Валента. - Он хоть с виду и неласковый, да не Лургу-меньшому чета. Он бы меня не обижал.
- Нравится он тебе? - спросил вдругорядь.
Валента посмотрела на него как на мальца несмышлёного.
- Он пусть другим нравится. - И качнулась ему навстречу, отчаянно, точно с обрыва.
Вейник засеял поле частыми снопами; кучно покачивались желтоватые, ржаные колосы, прошитые стрелками донника и букетиками душицы. Дальше высоко кивали медленно седеющие головы кипрея; яркие бутончики чертополоха. Кисловатый, свежий и сильный запах покоса перемежался медовым ароматом цветения.
Мышцы гудели; добрая, приятная боль. Демиан потянулся, ощущая во всём теле пробудившуюся молодую силу. Лёг, перекатился, собирая росу на рубаху. Разметал руки, вбирая поднимавшееся от земли тепло. И от трав этих привольно цветущих, безвременья и забвения этого лета и от своих семнадцати лет в нём тягучим эхом отзывалось, для самого неведомо, какое-то смутное томление.
Перья вейника водили по небу, рисуя перья облаков. Травяной сок разлился в воздухе, терпко горчил на губах. Он лежал на нагретой земле, как на самой мягкой постели, и над ним маками расшитым пологом качались травы. А между ним и плывущими по ветру колосьями была женщина, и её распущенные волосы в маковом венке взмывали, сплетаясь с перьями трав. Её склонённое над ним лицо укрывали тени, и поднявшееся солнце высвечивало один лишь лёгкий силуэт, не более вещественный, чем очертанья облаков.
Качались прядки вейника, лица касались пряди волос. Живое трепетное тепло под ладонями, лёгкое дыхание на губах. И чувство, всеобъемлющее, раскрывающееся ввысь и вширь - больше этого поля, и ветра, и неба; горькое и острое, как травы, полёгшие под серпом.
Она растворялась, истаивала в свете, и не было в мире такой силы, что смогла бы её удержать. Там, где должна быть она, не было ничего. Только пустота, и боль, и память.
А после не стало и памяти.
Он очнулся, заслыша собственный стон:
- Dolle r`e antera-lo t`ea?..
Трей саданул кулаком по плетню. Вот уж битый час кружит, кружит, будто на сворке... и видит в приземистой стайке домишек один - неприметный, ничем от прочих не отличный... Там-то и держится его сворка. И ближе не подойти; у деревенских глаз острый, суд скорый, молвь беспощадная. Он-то уедет, а Валента жизни невзвидит. Местные кумушки шагу ступить не дадут, домыслят и что было, и чего не было.
А было немногое. Дневные встречи - утайкой, на бегу. Ночные свидания, оставлявшие на обоих метки, столь явные для них двоих, что даже странно казалось, куда другие смотрят, как не изобличили: по глазам шальным, бессонным, по теням на веках, румянцу, рдевшему на скулах. Валента была для него нечаемым сокровищем: любоваться - любуйся, а руками не трожь. Да он к ней и сам притронуться стерёгся: такая уж вся она была не по-сельски тоненькая, светленькая, молчаливая. То ли зачарованная птица из сказки, то ли - самому неявно - диковинно преобразившееся воспоминание о матери, такой же ранимой, рано ушедшей. В нём-то самом жизни и силы налито было с избытком - не навредить бы ей, такой хрупкой, как пойманной в ладони пташке, одним лишь прикосновением.
Правдами и неправдами сбегали с глаз, играли со всем миром в прятки - за дальними покосами, по овинам, за речными кручами и, всякий страх потеряв - не того приходилось стеречься, - у самой кромки Чёрного леса. Никто их тому не учил, но само пришло, без опыта, по одному лишь обоюдному желанию - бродили, друг другом пьяные, одурманенные поцелуями.
Трей понимал, что происходит, но, как во сне, ничего не мог поделать, лишь следил, в каком-то безвольном помрачении, как всё глубже затягивает его этот омут. Прежде ничем не связанный - лучшая участь для таких, как он, - в одночасье оказался не связанным - скованным.