Однажды, когда она впервые увязалась следом, он по-звериному прянул в темень, испугав Валенту, и темень тоненько ойкнула и порскнула в поле, за высоко намётанные стога, превратясь в споро улепётывающую махонькую тень. Трей не стал догонять, пожалев и без того напуганную негодницу, но досада брала за незваную свидетельницу, и тревогой колыхнулось - поверят ли девчонке, если вздумает кому рассказать? И много ли видела, а пуще того - много ли поняла? и не досочинила ли чего? Он вернулся к Валенте, что чуть не плакала, угадав в прошмыгнувшей тени меньшую сестрёнку.
- Ни'ери, - выдохнула, утерев лицо, и закачала головой: - Ой что будет!..
Но ничего не было. Ниери смолчала, невесть от чего; может, полудетским ещё нравом пожалев сестру-невесту, а может, и рассудив, что ей же и достанется за поклёп: и мать и отец больше привечали тихую старшую; младшая была блудня, по общему суждению, себе на уме. Трею до того мало было дела, да только взялась девчонка надсмотрщицей тягаться за старшей. Валента из дому, и младшая - шасть за порог.
В тот день Трей отдал Валенте резную летунью. Птица коснулась крыльями шеи, на шнурке скользнула ниже, качнулась пару раз и замерла напротив сердца. Оно билось так сильно, что казалось, будто птица и впрямь летит. Тогда-то Ниери и подстерегла их за околицей, единственный раз показавшись в открытую - высокая девочка в том несчастливом возрасте - где-то между одиннадцатью и тринадцатью, когда большинство девочек отчаянно некрасивы: уже не ребёнок, ещё не девушка; угловатые, нескладные, голенастые. Она застыла, напружинившись, глядя на них едва ли не с ненавистью.
- Вот бате скажу!.. - выкрикнула со всхлипом и умчалась со всей прыти.
Отпущенный срок подходил к концу, как и быстротечное северное лето. Всё, что едва лишь полнилось соками, густо зеленело и расцветало, выжгло солнцем, рассеяло ветром. Лиловый туман мятлика развеялся, теперь нарядные колосья побелели, иссохлись. Между ними стояли отгоревшие факелы амаранта да белоголовый старец-кипрей; репейник почернел, вздыбился буреломом. Зной отполыхал, как огонь в оставленной без разогрева печи; зарядили дожди, скоро напитав отдавшую все силы землю, и лили дни напролёт; вода стояла в межах, превратила дворы в трясину, стекала по желобу на новёхонькой крыше.
Задами дворов они прокрадывались слякотными ночами в пустеющий Радеков амбар.
- Я матери говорю, что в сеннике* ночую, - виновато улыбалась Валента. - Она мне верит. Жалеет меня. Мол, в чужую семью уйду, там уж не пожалеют...
В ту ночь она пришла простоволосая, промокшая до нитки и разутая.
- Ты чего босая по лужам? - ахнул Трей, спрыгнув с сусека*. - Иди сюда, глупая...
Валента смеялась, поджимая ледяные ступни, пока он относил её к ларю и отогревал, насквозь продрогшую.
- Ниери все башмаки попрятала, чтоб я из дому не ходила. Недобрая она стала...
Она старалась казаться весёлой, но была плохой притворщицей. Печаль сделала её лицо строже и старше.
- Знаю, ты уезжаешь скоро... Навсегда.
Слово упало камнем в воду.
Мастер Грайлин честил его зубоскалом, ворча, что у него помело вместо языка, а Демиан смеялся: Трей и нечисть заговорит. Теперь он чувствовал себя немым. Что тут скажешь?
Утомлённая бессонницей, Валента задремала, прильнув к нему. Вновь распрощались в предрассветной серости, под докучной, по-осеннему уже, моросью. Валента пропала за соседкиным забором и ничего-то она не заметила, а Трей ничего ей не сказал, только вздохнул про себя: ну вот и пришло время ответ держать. Повернулся и пошёл по двору, под расходившимся дождём, а Демиан стоял у крыльца, не скрываясь, и в молчании его дожидался.
Примечания:
*кнес - князевая слега; верхняя, несущая балка, располагающаяся под коньком крыши.
*пентюх - увалень, простофиля.
*вечёрка - сельское собрание молодёжи с песнями, играми и танцами.
*существовал даже такой вид фехтования, как фехтование на косах.
*пральник - приспособление для стирки и глажки.
*Осенины - праздник по случаю завершения полевых работ, проводится 21 сентября.
*Спожинки - завершение жатвы в августе.