Дальше несколько дней было только про пожар, начавшийся при сильном ветре и постепенно запаливший весь город. Платону Ивановичу пришлось трижды перебираться с квартиры на квартиру и в конце концов он утвердился на восточной окраине, в Басманах. Москва выгорела чуть не дотла. Над черною землей, обугленными остовами домов и серыми пепелищами (писал в апокалиптическом стиле книгочей) возвышается закопченный Кремль, а боле ничего нет.
Вообразить такое было трудно. Как это – Москва испокон веку была, а теперь ее нет? Но на свете творилось многое прежде невообразимое. Взять того же Наполеона, артиллерийского поручика, ныне обитающего в царских палатах.
Умный человек, однако, всякую напасть оборачивает себе на пользу. И Катина быстро переменила свои дальние намерения. Прежде она думала потратить овсяные деньжищи на покупку пахотной земли. Рассудила, что разоренные войной соседи, нуждаясь в средствах, отдадут ее за бесценок. Десятин пятьсот, а то и тысячу можно будет прибрать. Но теперь помещица замахнулась шире. Граф Толстой продавал свой обширный сосновый лес, знаменитый на всю губернию. Хотел полтораста тысяч, и лес того стоил, но Полина Афанасьевна о подобной трате не могла и помышлять. Однако ежели выручить за овес сто тысяч, а с графом хорошенько поторговаться (он после войны уступчив станет), то лес можно выкупить. И станет он золотым дном, потому что надо же будет потом Москву заново отстраивать. Бревно и доска ого-го как в цене подскочат.
Катиной не терпелось провернуть великую овсяную коммерцию, но из-за треклятого пожара новая власть в Москве всё никак не упорядочивалась, а время-то шло, и поди уж носились гонцы между двумя столицами, доставляя от императора к императору мирные предложения.
Только через неделю Платон Иванович наконец сообщил, что в уцелевшем доме канцлера Румянцева на Маросейке открылась управа рекомая «Московским муниципалитетом». Поразвесила прокламации, призывающие купцов и обывателей поставлять на армейские склады продовольствие и фураж за установленную плату. Староста туда сходил. Поглядел, послушал, остался недоволен. Денег за овес предлагают мало, по франку (это ихний рубль) за пять пудов самого наилучшего. Однако переводчик разнюхал, что военные интенданты дают много больше, чем гражданские власти.
В ответном письме Катина велела разузнать про это подробнее, но тут Платон Иванович объявился сам. Сидеть в горелом городе ему более было незачем. Распорядительный староста всё в доскональности разузнал.
Дорога с запада на восток, по которой неприятели дошли от границы до Москвы, называется у них «Лакомуникасьон», потому что французы с нее лакомятся, собирают корм. Вся земля по обе стороны дороги поделена на «комиссарьяты» (это как наши округа), и в каждом свой начальник-комиссар. У него солдатская команда для охраны шляха и поддержания порядка, а также для сбора припасов. Если жители сами привозят зерно ли, сено ли, убоину, французы платят, и платят хорошо. Там же где крестьяне по глупости и упрямству продавать не хотят, комиссары отбирают потребное насильно, ибо у них от главного интендантского генерала строгий наказ: сколько чего добыть. Нашего комиссара зовут майор Бошан, квартирой ему назначен Саввинский монастырь, что близ Звенигорода. Туда, стало быть, и нужно адресоваться.
Выслушав рассказ, Полина Афанасьевна похвалила своего толкового помощника. Время было уже поздневечернее, но сидели в гостиной без свечей – в окна светила ярчайшая луна, круглая, как золотая монета. Катина мельком вспомнила, как гонялась за лунным безумцем, и сама подивилась, сколь сильно ее прежде занимали подобные пустяки. Тут весь мир населен сплошными маниаками, и убивают они не по одной девке раз в месяц, а каждый день тыщи народу, жгут целые города, и никто тому не удивляется. Подумала про это – и забыла.
Но наутро, когда уже закладывали коляску ехать в Звенигород, вдруг шум, крик. Прибежали из села, гурьбой. Орут: «Лешак! Лешак!». Катина не сразу и разобралась, в чем дело.
А это речка Савва опять вынесла на берег, прямо перед Вымираловым, новую упокойницу. И тут, конечно, стало не до поездки. С колокольни загудел набат – дурной Варрава кинулся звонить. Дворня вся заголосила. В деревне, верно, было вовсе столпотворенье.
Полина Афанасьевна велела распрягать. Овес овсом, но первый долг помещицы – быть со своими людьми, когда они в горе иль ужасе.
Отправилась к церкви, успокаивать крестьян. За покойницей отрядила внучку: убрать тело с глаз, отнести в сарай, осмотреть. Фоме Фомичу велела состоять при Сашеньке. С ними, конечно, увязался и Ларцев.