И так у них в лубяной избушке стало шумно, что не сразу услышали, как лагерь пришел в шевеление.
– Постой! – сказала вдруг Катина. – Что это там?
Какой-то топот, рев, глухие удары.
Вышла поглядеть, а там Кузьма Лихов и Тишка Молотобоец спиной к спине отбиваются от доброго десятка мужиков. Мельканье кулаков, лай, кряхтенье.
Полина Афанасьевна кинулась в самую гущу. Остановила драку. Но лай продолжился.
– Это из-за них всё! Они на французов напали! – орали крестьяне. – Побить аспидов до смерти!
Надрывался и мельник:
– За вас же! За вас биться пошли! Детям вашим хлеба добыть!
– Ага! Теперь ни хлеба, ни домов!
Они и снова бы сцепились, но Катина сходила за пистолетом, пальнула вверх из обоих стволов. В наступившей тишине сказала:
– Что сделано, не воротишь. Они трое и правда не за себя, а за вас пошли. И один, Спиридон, голову сложил. Нам между собой драться нельзя. Нам нужно думать, как дожить до ухода французов.
А Лихов – нет бы спасибо сказать за заступничество – перебил барыню:
– Я доживать не согласный! Французов бить надо! За Спиридона, за сожженные дома, за пограбленное! Мельню мою, которую дед ставил, они тоже спалили! Не прогоним француза – он никогда не уйдет. За тем я сюда и пришел. – И во весь бас: – Кто со мной, мужики, басурманов воевать? Есть тут мóлодцы? Иль одни курицы?
– Не полоши людей, Кузьма! Спятил ты? Нельзя нам на французов нападать! – крикнула Катина. – Найдется какой-нибудь иуда вроде Варравы или Кляксина. Наведет сюда, и переколют, перестреляют всех!
– А мы, барыня, отселимся – которые воюют, – сказал ей мельник уже без ора, рассудительно. – Я для стоянки хорошее место приглядел, в Волчьей чаще. Там дорога, по ней французы в заречные деревни за припасом ездят. Бесстрашно ездят, без опаски. По одной, две, много три повозки. Бывает, сам-шестой, а то сам-пятый. Мы на них из-за кустов скопом навалимся, топорами забьем, а харч отберем. Вам же будем сюда доставлять на пропитание.
Слушали его внимательно. Некоторые кивали.
– Французов, может, будет только пятеро или шестеро, но они солдаты. С оружием. А вы – мужики, воевать необычные. Забыл, Кузьма, как вы не совладали с тремя караульными и убежали, а Спиридона убили?
Думала, что мельнику на это возразить будет нечего.
Но Лихов, почесав затылок, сказал:
– А мы вот что. Мы из Саввинского наших пленных вызволим. Их там сотни две, если не больше. Даже офицера есть. Поп наш опять же там.
И поглядел на Виринею, стоявшую среди баб.
Попадья шагнула вперед.
– Я с вами пойду. Пригожусь. Лечить буду, если кто раненый или заболеет.
– Добро, – кивнул мельник. – А то одной моей Агафье за всеми не досмотреть.
– Я тоже пойду, если вы пленных будете освобождать! – объявила вдруг Сашенька, отодвигаясь от бабушки. – Лечить и я могу, у меня книга медицинская.
Потянулись к Кузьме и мужики – один, другой, третий. Всего шестнадцать человек, почти все молодые, неженатые.
– Через мертвый мой труп ты с ними пойдешь, – яростно зашептала Катина внучке. Но поглядела в упрямые Сашенькины глаза, да вспомнила, какою была сама в такие годы – и умолкла. А кроме того пришла в голову некая мысль, то ли очень умная, то ли вовсе безумная, это еще надо было помозговать.
Но решение было уже принято.
– Коли так, и я с вами. У меня хоть пистолет есть. Платон Иванович, оставайся тут за старшего. Хватит в тебе строгости, коли понадобится? Без нее порядку не будет.
– Будет, – лучисто улыбнулся староста. – Строги те начальники, кто по-хорошему управлять не умеет.
Это он про меня, что ли, внутренне подивилась Полина Афанасьевна, но выпытывать не стала. Голова была занята совсем другим.
Так или иначе, житье в лагере на Гнилом озере для Катиной заканчивалось.
Глава XVII
Юдифь и Олоферн
До соседнего леса, за свою волчистость и дремучесть называемого Волчьей чащей, было верст пять.
– Не ожидал, барыня, что ты с нами воевать пойдешь, – сказал Кузьма, шагая рядом с помещицей.
– Не пошла бы, да деваться некуда. Прав ты. Не перезимовать нам, с голоду помрем. Даже если уйдут французы, все равно – чем станем кормиться?
– У француза награбим, – беспечно ответил мельник.