Мирно спавшие Мрах и Утя подскочили, как ошпаренные — львин, не разобравшись, схватился за нож, его жена кинулась к детям: короче, переполох вышел, что надо! На визг появились несколько львинов, но, убедившись, что все в порядке, почти сразу ушли.
— Дети приходили. — объяснил им варах. — А потом испугались и убежали.
— Опять Мирши и Шера! — вздохнула одна из львий, подбирая с пола оброненные девочкой голубые бусы.
— Не ругайте их, пожалуйста! — попросил Варму. — Они же ничего плохого не сделали!
Львия пообещала, что не будет, и ушла, унося с собой бусы. Темношерстная и голубоглазая, он была очень похожа на Мирши.
Когда все успокоились и легли, львинята появились снова. Варах заметил, что девочка плачет. Дети шарили по полу руками и переговаривались шепотом — Растеряха! — шипел Мирши. — Вечно у тебя все падает!
Львинька лила слезы и молчала.
Варму долго любовался на них, потом шепотом спросил:
— Дети, а что вы ищете?
Львинята подскочили, но не убежали.
— Бусики. — так же шепотом ответила девочка. — Голубенькие… — и разревелась окончательно.
Львинька рыдала так заразительно, что темношерстный Мирши тоже зашмыгал носом, и даже у Варму защипало в глазах.
— Не плачь. — взмолился он. — Твои бусы миршина мама забрала.
Львинька мгновенно успокоилась и просияла.
— Наша мама! — поправила она, вытирая слезы. — Мы — двойняшки! А откуда ты знаешь?
— Видел! — пожал плечами варах.
— Спасибо! — хором поблагодарили львинята и умчались.
Варму улыбался, глядя им вслед — он был очарован этими детьми. Шера все больше напоминала ему маленькую Хелю — такая же живая и непосредственная. А Мирши чем-то походил на Мраха… Человек льва невольно покосился на дрыхнувшего в шаге от него гривастого мужчину и подивился — неужели этот мускулистый красавец и есть тот львинок, которому он когда-то вправлял сломаную руку? Трудно поверить, но — так…
Мирши и Шера вернулись быстро. Оба что-то жевали, шейку львиньки снова украшали потерянные было бусики. Остановившись на кажущимся им безопастным расстоянии, дети помахали Варму руками и поздоровались: — Привет!
— Чего едим? — спросил их варах.
— Корешки. — ответил за двоих Мирши. — Вкусные!
Хочешь, и тебе принесем?
Сытый Варму отказался.
— А почему не мяско? — поинтересовался он.
— Мамка не дала. — пожаловалась Шера. — За то, что я бусы потеряла!
Львинята явно были голодны, и Варму стало их жаль.
— Ловите! — велел он, кидая детям кусок копченой козлятины. Мирши поймал угощение на лету и по братски поделился с сестрой. Некоторое время львинята жадно ели.
Покончив с мясом, дети уставились на Варму голодными, полными надежды глазами, и тот понял — не наелись. Пришлось дать еще.
— Ты — добрый! — сообщила львинька с набитым ртом. — И мясо у тебя вкусное!
Мирши поддержал сестру.
Доев, львинята заметно расслабились и подошли поближе. Их глаза светились любопытством; похоже, дети хотели что-то спросить, но стеснялись.
Наконец, Шера не выдержала.
— Это твой сын там, на одеяле? — пискнула она. — А где его мама? Умерла?
Варму вздохнул.
— Нет. — ответил он, чуть помолчав. — Его мама жива и здорова. Просто она его бросила.
Львинята открыли от удивления рты и притихли, пытаясь осмыслить услышенное. Потом Мирши неуверенно протянул:
— Бро-си-ла? Мама?
Варах кивнул — воспоминания об Арше до сих пор причиняли ему боль.
— А почему бросила? — спросила Шера. — Из за того, что он лысый?
— Замолчи, дура! — шикнул Мирши на сестру. — Люди все лысые!
Львинька надулась и собиралась было заплакать, но передумала.
— Все-все?
— Все-все. — подтвердил Варму.
— Совсем-совсем? Но это же некрасиво!
— У него на голове есть шерсть. — напомнил сестре Мирши.
Шера фыркнула и дернула брата за хвост. Потом еще раз оглядела Варму и заявила:
— Маловато! Но тебе так идет!
Лежавший под одеялом Мрах захихикал — оказывается, он уже давно не спал и внимательно прислушивался к разговору.
Шера с опаской покосилась на веселящегося львина и продолжила:
— Но твой друг мне все равно больше нравится — ты для меня староват!
Мрах захохотал в голос и зажал себе рот ладонью.
— Тихо ты! — укорила его львинька. — Перебудишь всех!
На львина напал новый приступ смеха. Зашевелилась потревоженная Утя.
— Вот видишь? — вздохнула девочка. — А что я говорила?