На ночь остановились у реки. Разбили лагерь, пожарили свежее мясо теленка. Один из охотников-львинов вытащил небольшой, но объемистый мех с брагой. Выпили помаленьку, закусили жарким. Варму наварил лечебного отвара для Мраха. Раненый, недавно проснувшийся, лежал на одеяле и трясся в ознобе — у него воспалились раны.
— Не будешь в следующий раз плавать. — сказал ему варах. Львин поглядел удивленно — он почти ничего не помнил о произошедшем днем. Напоив друга, Варму оставил на земле рядом почти полный горшок и вернулся к костру, но тут у него опять разболелось раненое плечо.
— Пару глотков отварчика и спать. — решил варах.
Но его поджидал сюрприз — горшок оказался пуст!
Мрах крепко спал, и спрашивать было не у кого.
Пришлось ждать, пока воры сами себя не обнаружат.
Вскоре двое львинов начали вести себя странно — они глупо хихикали по поводу и без, валялись по траве и вообще плохо держались на ногах.
— Гады! — подумал Варму. Плечо болело. Нацедив немножко отвара из оставшейся на дне горшка травяной массы, варах выпил горькую гадость и прилег. Он заснул быстро.
Наутро он узнал, что спали только он и Мрах. У остальных была очень «веселая» ночь, ибо напившиеся обезболивающего зелья львины разошлись не на шутку и угомонились лишь на рассвете. Варму только хмыкнул — наверно, обоим было хорошо…
Но сутки оказались потеряны — все залегли отсыпаться. Так что путь возобновили следующим утром.
До поселка добрались лишь через день. Отряд под предводительством развалившегося на носилках Мраха вошел в деревню. Львин, почти оправившийся после ранения, уже вполне мог передвигаться на своих двоих, но наотрез отказался — это был миг его триумфа. Закинув ногу на ногу, Мрах лежал и орал песни. Рядом с веселящимся мужем шла Утя, испуганная и взъерошенная, с Нори на руках.
Путников встречали всем селением. Варму сразу заприметил Мару — поседевшая, но все еще красивая, его жена стояла, прижимая к себе дочь. Рядом с матерью застыл Намар, повзрослевший и сильно вытянувшийся: уже не мальчик, а молодой воин.
По щекам Мары бежали слезы, глаза сияли, а губы беззвучно шевелились, произнося одно-единствен-ное имя.
— Мара… — прошептал Варму. — Мара! — крикнул он в голос и побежал к ждущей его женщине.
Мара рванулась навстречу, и в следующее мгновение они обнялись.
— Мара! — шептал человек льва, покрывая поцелуями бесконечно родное лицо жены. — Мара…
— Я ждала тебя каждый миг. — сказала Мара. — И ты вернулся! Идем домой?
Варму взял протянутую ему руку и улыбнулся.
Человек льва знал, что ему многое предстоит рассказать любимой женщине, и не все из рассказанного ей понравится, но это будет — потом. А сейчас он просто шел домой. Неужели этого мало для счастья?
Часть 4. Просто Мрах
Глава 1. Дети
— Миррик!!!
Сидящий у костра львинок вздгогнул и прижал ушки.
— Это ты сделал?!
Львинок опустил глазки в землю и пробурчал что-то невнятное. Его хвост задергался.
— Я спрашиваю, это ты сделал?!! — повторил львин.
— Да, пап…
— И что?!
— Мне стыдно, пап…
— И все?!
Мальчик внимательно смотрел на свои грязные босые ноги. Львин ухватил сына за шкирку и встряхнул.
— Миррик? — позвал он, пытаясь заглянуть в его низко опущенное личико. — Я же просил — не трогать краски!
Львинок вздохнул и поднял голову.
— Пап… — проговорил он с укором, шевеля ушками. — Но ты же сам — рисуешь. А мне — не даешь! Это несправедливо!
Львин отпустил сына и присел рядом на корточки. Ребенок вздыхал и теребил кисточку на хвосте. Его пальцы были перемазаны охрой и синим.
— Я не запрещаю тебе рисовать. — сказал львин. — Но не синей краской. Она очень дорогая…
Львинок оставил в покое кисточку и потупился.
— Зато красивая… — прошептал он — ему так нравилась синяя краска!
Львин обнял сына и привлек к себе. Ребенок всхлипнул.
— Ты меня выпорешь? — спросил он дрожащим голоском.
— Не выпорю, — ответил львин, качая головой.
— И за уши таскать не будешь?
Мрах только улыбнулся.
Миррик просиял.
— Ты самый лучший папа на свете! — воскликнул он, бросаясь к отцу на шею. — Я тебя люблю!
Мрах подхватил ребенка на руки и понес в дом.
— Идем обедать, художник! — смеялся он, пальцем пытаясь оттереть с его носа синее пятно. — Разрисовался весь!