Теоретиков среди магов не оказалось. Спек был отъявленным практиком, а Мунит с Уриэлем были студентами, не особенно-то понимающими, как работает их магия, не то, что чужая. Так что, необычная структура заклинаний варвара не дала им ничего. Нет, разумеется ей можно просто полюбоваться или постараться запомнить, хотя это едва ли получится. На крайний случай, использовать как источник вдохновения для своих личных чар. Ведь, если они сходу не могут понять предназначение отдельных плетений, значит этого не сможет сделать и потенциальный противник. Поставив такую особенность на вооружение, можно многого добиться. Но для этого необходимо обладать несколько другим складом ума, чем у собравшихся здесь магов. Спек думал не о новых преимуществах, а о превосходстве акадской магии, внимание Мунита вообще перешло с магии варвара, на корчившегося от боли охотника, а Уриэль был поглощён таинственными метаморфозами, происходящими в ауре страдающего человека.
Дело в том, что Уриэль, совершенно неожиданно для себя встретил в Летийце такого же мага жизни, как и он сам. Хотя аура варвара была обыкновенной, не такой, как у самого Уриэля, но ману, которой он наполнял свои плетения не перепутаешь ни с чем. Тяжеловесная нефритовая зелень огромными объемами закачивалась в чужеродные чары, чтобы затем вызвать бурю перемен в духовном теле человека. Уриэля это действо повергло в небывалый шок. То, что он видел сейчас, может и не решение всех проблем, но взгляд настолько свежий, что способен с ног на голову перевернуть все представления об этом направлении волшебства. Для любого акадскаго мага новость о том, что чары, основанные на мане жизни, могут продуктивно влиять на ауру – это сенсация, достойная первой полосы газет и журналов. Хотя, тут он себя одернул. Осмотревшись по сторонам на магов воздуха и тьмы, заметил, что тех это открытие совершенно не волнует. Толи от непонимания, толи от того что магия жизни для них ровным счетом ничего не значит.
Сам же Уриэль страдал от того, что встретил эту возможность так рано. Он недостаточно хороший маг, чтобы сходу запомнить плетения, применяемые варваром. Кроме того, заклинания разгона сознания ему тоже неизвестны. Сейчас, прямо перед ним отодвинулся край плотной шторы, скрывающей величайшую тайну в его жизни, а все, что он может делать – это молча наблюдать. Как только штора закроется, всё что с ним останется – это впечатления, не более. Все формулы и и структуры плетений канут в бездну, вместе с его собственным спокойствием. Единственное, на что он способен – наблюдать за чудными трансформациями человека, попавшего в руки колдуна.
Понять, чего именно добивается варвар было невозможно. Слишком мало компетенции у наблюдавших. Безумные преображения ауры охотника мало что им говорили. Они, безусловно могли описать увиденное, но не осознать. Что могут значить целые пласты внешней оболочки ауры, уходящие, усилием мага, внутрь, к самому ядру, или доставаемые на свет участки резерва? Отчего старые устойчивые структуры стираются и для какой цели заменяются новыми, еще менее привычными и понятными? А главное, почему человек еще не умер от болевого шока, вызванного постоянными изменениями в его духовном теле? Бесконечные волны боли, пробегающие по ауре и окрашивающие ее в, отвратительные глазу, цвета, по-настоящему, пугали. Но и они не могли заставить Уриэля отвести взгляд от творящегося волшебства.
- Так что, Летийца ловить будем, или нет? – первым происходящего ужаса не выдержал Мунит. Всего несколько секунд ему потребовались на оценку ситуации. Ничего важного в действиях варварского мага он не видел, а вот охотник перед ним испытывал явные муки. Равнодушие спутников поражало.