— Не знаю. Но будьте уверены, она не пострадала. Иначе мне ни за что не дали бы эти кассеты.
— Я не слишком в этом уверен, — ответил он.
Кэрд посмотрел в окно. За ним стояло раннее лето. Луг был усеян маргаритками и другими цветами, названия которых Кэрд не знал. На краю прогалины щипали траву олени — маленькие коричневые создания с большими белыми пятнами. Крупная темная птица, слишком далекая, чтобы разглядеть, ястреб это или орел, парила в восходящем потоке воздуха. Снега на вершине горы ослепительно сверкали в лучах послеполуденного солнца. Раньше, до прихода теплой эры, снега доходили до половины горы — так сказал Кэрду один из больных.
— Я и без машины знаю, что вы говорите правду, — сказала Арлен. — Правду с вашей точки зрения.
— Что же мы в таком случае будем делать?
— Я указала в рапорте, что вы теперь действительно другой человек, именующий себя Бейкер Но Уили. Согласно обычной бюрократической процедуре, рапорт будет рассмотрен коллегией психиков и органиков. Они, возможно, потребуют, чтобы вас обследовали другие психики. Но потом вас проведут через серию тестов и отпустят. Выяснят с помощью тестов, к какой профессии вы имеете склонность, и отправят куда-нибудь, где вы начнете новую жизнь.
Арлен перегнулась через разделяющий их столик и легко опустила ладонь на руку Кэрда.
— Беда в том, что вы не похожи ни на одного пациента, когда-либо лечившегося в реабилитационном центре. Вы заявляете, что не способны теперь создать новую личность. Но вы по-прежнему способны лгать и под ТП, и под действием других наркотиков. Правительство не может быть уверено, что вы не вернетесь к своим прежним персонам или не создадите новую. — Арлен вздохнула и убрала руку. — Тем не менее я предложила поступить с вами так же, как с любым другим реабилитантом. — На ее лице сверкнула улыбка. — Я сказала им, что из вас, по-моему, получится примерный гражданин. Но поскольку вы не настоящий реабилитант, а скорее новорожденный младенец, бегло говорящий на родном языке, вас следует поселить в англоязычной стране. У вас будет широкий выбор мест и видов климата. В органики вас, конечно, не возьмут, и я не советовала бы вам становиться служителем религиозного культа. За это много не платят, и правительство не поверит в вашу полную реабилитацию, если вы станете священнослужителем.
— Это не в моем характере.
— В вашем, только это глубоко погребено. Когда-то вы были уличным проповедником в лице отца Тома Зурвана. Впрочем, вы можете опять пойти в колледж и получить там новую профессию. Ведь образование у нас бесплатное.
— Что толку размышлять о новой жизни, если пока нет никакой уверенности, что меня освободят?
— Освободят? Вы говорите так, словно у нас тут тюрьма. Мы предпочитаем говорить «выпишут».
— Вы сами-то в это верите? — улыбнулся Кэрд.
— Но это не настоящая тюрьма. Вас не приговаривали к определенному сроку заключения. Когда вы выйдете, зависит от вас.
— У других, может, и так, но у меня по-другому.
— Вовсе нет. Если вас отпустят, вы станете для правительства чем-то вроде курсора. На вас всегда можно будет указать, как на яркий пример их гуманности.
— Был корсар, стал курсор.
— Фу! — с улыбкой сказала она.
— Виноват. Полагаю, мне надо было исключить из памяти эту несчастную программу с каламбурами.
На жестком диске его памяти не сохранилось ничего о его подпольной жизни, но просмотренные им видеозаписи снабдили его превосходной дискетной памятью. Он желал только одного — жить в ладу с обществом, то есть в ладу с правительством, что подразумевалось. Так расшифровывала это выражение Донна Клойд, одна из реабилитанток. Кэрд то и дело встречался с ней в столовой и на спортплощадке. Она утверждала, что знала его в Лос-Анджелесе и сопровождала в Цюрих. Он верил ей, потому что видел запись, где все они приковывали себя к памятнику Шин Цу. Донна так и оставалась для него не совсем реальной фигурой. Хотя ее можно было потрогать, увидеть, как она потеет, услышать, как она смеется — он по-прежнему видел ее, как образ на телеэкране.
Это была одна из его проблем, возможно, самая большая. Все люди казались ему нереальными. Они могли исчезнуть в любой момент. И хотя они не исчезали, это чувство не покидало его.