Он вышел первым, перед этим ещё раз тщательно изучил Третьего сальватора, будто в нём могло что-то измениться. Диего молча последовал за ним. Марселин была готова ощутить давление его магии, но её почему-то не было.
— Не тяни, — сказала Шерая, закрыв дверь и прислонившись к ней спиной.
— Я изучаю, — со вздохом ответил сальватор. — Никогда прежде не сталкивался с таким мастерством. Я не был уверен, что Стефан выживет, но…
— Фортинбрас.
Марселин вздрогнула. Все предпочитали игнорировать его имя и называть его Третьим сальватором или просто Третьим, и потому лёгкость, с которой Шерая произнесла его имя, озадачила Марселин.
В Шерае всегда была доля бесстрашия, которую она демонстрировала практически всегда, но теперь… Марселин казалось, что она чего-то не понимает. Она помнила, что в своё время Шерая служила при дворе Ребнезара и была близка как с Гилбертом, так и с принцем Фортинбрасом, но не думала, что дело в этом.
В конце концов, прошло двести лет.
— Мне нравится, — неожиданно широко улыбнувшись, сказал Третий.
— Что? — удивлённо пискнула Марселин.
— Мне нравится, как звучит моё имя, — ответил он, переведя на неё взгляд — уже не такой ледяной и пробирающий до костей, а скорее открытый и максимально искренний.
Марселин переглянулась с озадаченной Шераей, но, быстро опомнившись, качнула головой и продолжила:
— Его можно разбудить?
— Всё зависит от его собственной магии. — Третий склонился ниже, коснулся пальцами лба Стефана и нахмурился. — Невозможно разбудить того, чья магия слаба и ничтожна.
— Стефан никогда не был слабым, — скорее инертно возразила Марселин.
— Верно, однако сомнус способен сломить любого. Вспомните, что было с вами.
Марселин моргнула и сжала губы в тонкую линию. Ей не следовало удивляться: Стефан, обратившийся за помощью к Третьему сальватору, после её пробуждения вполне мог сообщать ему об её состоянии и обучении. Но от мысли, что пока она училась заново понимать простые предложения, читать и писать, Стефан докладывал об этом Третьему, её едва не пробрало до костей.
— Вы невероятно искусны, госпожа Гарсиа, — повторил Третий, подняв на неё сияющие магией глаза. — Не каждый целитель сумел бы удержать его в стабильном состоянии так долго.
С губ Марселин сорвался нервный смешок. Он что, издевается над ней?.. Пошло всего пять месяцев. Стефан же поддерживал в ней жизнь тридцать лет.
Третий вдруг выпрямился, бросил на Стефана ещё один взгляд, нечитаемый и будто бы пустой, и развернулся. Сердце Марселин рухнуло.
— Почему он ещё спит? — испуганно пролепетала она.
— Я сделал всё, что мог, — пожав плечами, ответил сальватор. — Сомнус развеян. Нужно лишь дождаться, когда Стефан проснётся.
Марселин недоверчиво нахмурилась. Она не чувствовала мощной магии, вокруг которой ходило столько легенд, давления или напряжения в тонкой нити, засевшей глубоко внутри неё. Третий сальватор, казалось, совсем ничего не сделал.
Не сдержавшись, Марселин метнулась к Стефану и приложила пальцы к его лбу. Да, она не ошиблась — ощущения его магии совсем не изменились. Неужели так и должно быть? Может, Третий сделал что-то не так или вовсе не собирался помогать ему? Что, если Пайпер ошиблась и…
— Терпение, госпожа Гарсиа, — громко сказал Третий сальватор. — Могут потребоваться часы и даже дни, чтобы он окончательно проснулся. Вспомните, как это было с вами, и ждите.
Марселин метнула на него убийственный взгляд. Она проснулась через несколько часов после того, как он помог Стефану развеять сомнус, и потому его слова сейчас звучали как издевательство. Но, может, дело было именно в Стефане и его магии, которую он сумел правильно направить и удержать внутри её тела. Марселин хоть и была сильна, но во многом уступала ему.
Третий махнул ладонью, словно прощаясь, и вышел. Шерая задержалась лишь на секунду, но, так ничего и не сказав, вышла вслед за сальватором и плавно закрыла дверь. Марселин села на кровати, опустив плечи, и посмотрела на всё ещё спящего Стефана.
Неужели единственное, что она может — это ждать?..
Сколько времени это займёт? Несколько часов? Дней? Может, недель? Почему Время, бывшее едва ли не самым сильным из магии сакри, не могло разбудить его окончательно? К чему эти сложности и лишнее ожидание?
Марселин шмыгнула носом и, испугавшись этого, торопливо провела ладонями по лицу, запрещая себе плакать. Всё не так плохо, как она поначалу подумала. В конце концов, ещё несколько дней назад она считала, что будет поддерживать жизнь Стефана так же долго, как и он её, и начинала терять веру, что его вообще можно разбудить. Но теперь Третий сальватор здесь, и он помог ему, — если, конечно, считать, что он действительно сделал это. И если по каким-либо причинам сомнус всё ещё властен над Стефаном, Третий сальватор поможет ему. Даже если Марселин придётся давить на него и требовать, чтобы он сделал это. Она сомневалась, что Третий испугается её, но обязательно найдёт способ повлиять на него.
Но для начала она придумает, как справиться с мучительным ожиданием.
***
— Э-э-э… Честно говоря, я сам не знаю, что это, — почесав затылок, ответил Николас. — Я редко сюда заглядывал.
— О, понятно, — пресно отозвался Эйкен. Его совершенно не волновала картина, зачарованная на постоянное движение — как, впрочем, и всё в этом особняке, ставшем для него клеткой.
Но Третий, точнее, Фортинбрас сказал, что нужно как-то приспосабливаться. Искать возможности, которые они могут использовать, узнавать людей и показывать, что они готовы к сотрудничеству, даже если на самом деле это было не так. «Это совершенно другой мир, — сказал Фортинбрас, полностью игнорировавший присутствие рыцарей, которые отныне постоянно следили за каждым из них, — и нам придётся следовать его правилам». Не нужно было даже уточнять, что это нужно для выживания.
Они всегда только и делали, что выживали. По крайней мере, Эйкен не мог вспомнить другой жизни. Даже за стенами городов и крепостей, под защитой чар и магов, порядком ослабших из-за хаоса Диких Земель, они выживали. Ни на секунду не ослабляли бдительности, доверяли только проверенным людям, всегда контролировали ситуацию настолько, насколько это было возможно. Эйкен научился полагаться на себя да на определённый круг лиц, но теперь всё это было бессмысленно. Правила выживания в Диких Землях не работали вместе с правилами коалиции, и Эйкену приходилось делать вид, что он ничуть не волнуется из-за этого.
Два дня назад Фортинбрас чудом избежал катастрофы, — или же не чудом, а тщательно продуманным планом, ведь других у него не бывает, — и теперь, как знал Эйкен, лишь играл на публику. Он был достаточно отзывчивым и сострадательным, чтобы помочь там, где мог, однако это не означало, что он будет везде и всюду решать проблему каждого. Фортинбрас лишь среагировал быстрее всех и понял, что для того, чтобы за ними перестали таскаться рыцари и маги, следует показать себя с лучшей стороны. Он едва не позволял помыкать собой, при этом не теряя улыбки на лице, и Эйкен знал, что это только начало. Дальше будет только хуже.
О том, что случилось в Башне, они не говорили. Клаудия, всегда самая рациональная, никогда не терявшая голову, не могла даже слова выдавить. Проклятие давило на неё каждую секунду, и потому она безвылазно сидела в комнате и ни с кем не общалась. Эйкен не сомневался, что у каждого, с кем она успела столкнуться лицом к лицу, за спиной был хор из мертвецов, и не осуждал её за попытку хотя бы на время спрятаться в тишине. Эйкен и сам бы последовал её примеру, но, попытавшись в первый раз, понял, что ему становится хуже.
Тени беспокойно срывались с тела и кружили вокруг, как если бы они всё ещё были в Башне и пытались защитить его от тварей, зеркал и обломков. Эйкен, казалось, вновь видел момент, когда одно из зеркал появилось прямо за спиной Пайпер, а другое — напротив.
Эйкен хотел плакать. Это он послал тени, чтобы они защитили Пайпер от опасности. И с той самой минуты, как Магнус сделал то же самое, а меч Гасион пробил ему грудь, Эйкен спрашивал себя, действительно ли он должен был делать это.